– Дункан! – подумал Хью. – Боже, что он сделал?
Дункан был исповедником молодого короля и товарищем Хью с самого детства. Они вместе росли, вместе ходили в школу. Что же мог совершить Дункан, что вызвало такое действие со стороны архиепископа?
Со страхом Хью начал читать письмо и ужас его все возрастал.
– …приказываем предстать перед высшим церковным судом… дать ответ по поводу вашего участия в скандальных событиях во время коронации короля в ноябре… подозрительная деятельность, связь с еретиками…
– Боже, – подумал про себя Хью, будучи не в силах продолжать чтение, – он тоже запятнан связью с Морганом. Интересно, знает ли он об этом?
Опустив бумагу, Хью принял решение. Сначала нужно идти к королю. Об этом он думал с самого начала, так как это дело государственной важности. Но затем необходимо найти Дункана и предупредить его. Если Дункан отдаст себя на суд архиепископов, то обстоятельства сейчас таковы, что может случиться что угодно. Его могут даже отлучить от церкви.
Хью вздрогнул и перекрестился при одной мысли об этом.
Угроза отлучения для человека – это такое же жуткое наказание, как угроза Интердикта для провинции. Это значит, что преступники будут полностью отделены от церкви и лишены возможности общаться с богобоязненными и праведными людьми. Этого с Дунканом не должно произойти.
Собравшись с духом, Хью толкнул дверь в канцелярию и спокойно подошел к столу, за которым сидел монах и затачивал перо.
– Его Преосвященству это необходимо сделать как можно скорее. Он ждет, брат Джеймс, – сказал он, положив документ на стол. – Займитесь этим, пожалуйста. А мне необходимо выполнить еще несколько поручений.
– Хорошо, отец, – сказал монах.
Глава 2
– Еще оленины, сэр?
Слуга в красной ливрее стоял на коленях перед Келсоном, держа на весу тяжелое блюдо.
Келсон с улыбкой покачал головой и отодвинул свою серебряную тарелку в сторону. Ворот его малиновой туники был расстегнут, на голове не было короны. Он уже давно сбросил сапоги, предпочтя им удобные мягкие туфли. Вздохнув, он вытянул ноги к огню.
Слуга унес оленину и начал убирать со стола.
Юный король сегодня обедал в своих покоях, деля трапезу с Дунканом и принцем Нигелем, своим дядей.
Дункан сделал глоток из серебряного кубка и аккуратно поставил его на стол.
Огонь из камина и свет факелов отражались от полированного металла посуды и создавали причудливую игру на столе и на фиолетовой сутане Дункана.
Священник взглянул на своего короля и улыбнулся. В его голубых глазах светились спокойствие, удовлетворение и безмятежность. Затем он повернулся к Нигелю, который боролся с новой бутылкой вина, пытаясь сорвать туго забитую пробку.
– Тебе помочь, Нигель?
– Только если ты сможешь расколдовать эту проклятую пробку, – хмыкнул Нигель.
– Конечно, Бенедикт, – сказал Дункан, подняв руку, чтобы сделать соответствующий знак.
Именно в этот момент пробка вылетела в сопровождении сильной струи красного вина.
Нигель вовремя отскочил в сторону, чтобы избежать купания. Келсон тоже успел вскочить с кресла и увернуться от струи вина. Однако все усилия Нигеля спасти от вина стол и ковер под ногами не увенчались успехом.
– О, святой Майкл! Ты действительно вмешался в это, Дункан? – добродушно воскликнул принц Нигель, держа забрызганную бутылку над столом, пока слуга вытирал пол. Я всегда говорил, что священникам доверять нельзя.
– Я то же самое могу сказать про принцев, – заметил Дункан, подмигивая Келсону, который еле сдерживал улыбку.
Слуга вытер кресло Келсона и бутылку, затем выжал тряпку над огнем и снова вернулся к столу.
Вино испарялось, и пламя шипело и выбрасывало зеленые языки.
Келсон, сев на свое место, помог подержать кубки и подсвечники, чтобы слуга смог протереть стол. Когда он закончил, Нигель наполнил три кубка, поставил бутылку в ведерко и подвинул его поближе к огню.
Принц Нигель был красив. В свои тридцать четыре года он был таким, каким обещал стать его царствующий племянник через двадцать лет, с той же широкой улыбкой, серыми глазами Халданов, проницательным умом, который был как бы визитной карточкой мужчин из этого рода.
Как и его брат Брион, Нигель был настоящий Халдан до мозга костей. Его военное искусство и образованность были предметом восхищения во всех Одиннадцати Королевствах.
Когда Нигель сел на место и поднял кубок, он сделал бессознательное движение правой рукой, чтобы пригладить свои иссиня-черные волосы. Дункан заметил это, и у него защемило сердце при виде такого знакомого жеста.
Всего несколько месяцев тому назад этот жест можно было увидеть у Бриона.
Бриона, которому Дункан в том или ином качестве служил двадцать пять лет.
Бриона, жертвы борьбы идеологий, которая теперь вновь угрожает разорить страну и ввергнуть королевство в страшную войну.
Теперь Бриона нет, и его четырнадцатилетний сын правит в королевстве с помощью могущества, унаследованного от своего великолепного отца.
А напряжение в королевстве все возрастало.
Мрачные мысли Дункана были прерваны скрипом открываемой двери.
Он взглянул и увидел, что на пороге появился юный паж в малиновой ливрее, который нес дымящуюся серебряную вазу, почти с него ростом. На плече у него висело белоснежное полотенце. Слабый запах лимона защекотал ноздри Дункана, когда мальчик встал на колени перед королем и протянул ему вазу.
Келсон кивком поблагодарил, погрузил пальцы в теплую ароматную воду, а затем вытер руки полотенцем.
Мальчик поклонился и поднес вазу Нигелю. Однако он даже не повернул голову в сторону принца. Затем наступила очередь Дункана, и священник тоже не удостоился взгляда юного пажа короля.
Дункан с трудом сдержал улыбку, когда возвращал полотенце. Но когда мальчик вышел из комнаты, Дункан с усмешкой посмотрел на Нигеля.
– Это один из твоих учеников, Нигель? – спросил он, зная, что так оно и есть. Нигель занимался обучением пажей для королевского двора.
Нигель гордо кивнул:
– Это Пейн. Самый юный. Ему еще много надо учиться, но с новыми пажами всегда так. Сегодня у него первый официальный выход для обслуживания.
Келсон засмеялся и поднял кубок, вертя его ножку между пальцами так, что грани кубка отбрасывали яркие зайчики на его тунику и стены комнаты, обитые гобеленами.
– Я помню, как был у тебя пажом, дядя. Совсем недавно. Когда ты впервые разрешил мне обслуживать отца, я испугался до смерти. – Он откинул голову на спинку кресла и продолжал сонным голосом:
– Конечно, бояться было нечего. Он оставался моим отцом, а я его сыном. И то, что я надел ливрею, ничего, в сущности, не меняло. – Он помолчал и продолжал:
