Они прошли через сад к воротам, которые Эрик Гулбрандсен
воздвиг у входа в свою Школу – солидное и уродливое здание из красного кирпича.
Доктор Мэйверик, который и сам показался мисс Марпл не
совсем нормальным, вышел им навстречу.
– Благодарю вас, мисс Беллевер, – сказал
он. – А вы, мисс… э… мисс Марпл, несомненно заинтересуетесь тем, что мы
здесь делаем. Нашим уникальным подходом к важной проблеме. Мистер Серроколд –
человек, который широко мыслит и далеко видит. Нас поддерживает сэр Джон
Стилуэл, мой прежний начальник. До выхода на пенсию он работал в Министерстве
внутренних дел. Он сыграл решающую роль в создании нашего центра. Наша проблема
– это проблема медицинская, вот что необходимо понять судебным органам.
Психиатрия заняла подобающее ей место во время войны. Таков единственный
положительный результат войны. А я прежде всего хочу показать вам наш основной
принцип. Взгляните сюда.
Мисс Марпл подняла глаза на надпись, высеченную над высокой
аркой входа.
«ИМЕЙ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ»
[35]
– Великолепно, не правда ли? Именно та нота, которая
должна здесь звучать. Мы не браним этих мальчиков и не наказываем. Они ожидают
наказания, а мы хотим дать им почувствовать, что они отличные парни.
– Как, например, Эдгар Лоусон? – спросила мисс
Марпл.
– Это интересный случай. Вы с ним говорили?
– Это он со мной говорил, – уточнила мисс Марпл. И
добавила извиняющимся тоном: – Но ведь он, кажется, немного не в себе?
Доктор Мэйверик весело рассмеялся.
– Все мы немного не в себе, дорогая мисс Марпл, –
сказал он, пропуская ее в дверях. – В этом и состоит тайная суть нашего
существования. Мы все немного помешаны.
Глава 6
В общем, день выдался трудный. Энтузиазм, как убедилась мисс
Марпл, уже сам по себе может утомлять. Она ощущала недовольство собой и своей
реакцией на все увиденное. Картина становилась все полнее, но мисс Марпл никак
не могла выявить четкую причинно-следственную связь, вернее, связи
происходящего. И у нее почему-то все не шел из головы этот никчемный и жалкий
Эдгар Лоусон… Вот если бы ей удалось отыскать в своей памяти подобный типаж…
Она вспомнила ту непонятную историю с фургоном мистера
Селкирка, потом рассеянного почтальона, потом садовника, который работал в
Духов день
[36]
, наконец, прелюбопытное дело с облегченными
весами. Нет, ничего похожего.
И все же с Эдгаром Лоусоном что-то было не так, хотя у нее
не было никаких очевидных фактов.
Но мисс Марпл опять-таки не видела, как это могло повредить
ее подруге. Жизнь в Стоунигейтсе была, бесспорно, сложной. Заботы и желания его
обитателей настолько разные, что до идиллии было очень далеко. Но все их обиды
и недовольство (насколько она могла видеть) не могли нанести ущерб Керри-Луизе.
Керри-Луиза… Мисс Марпл внезапно вспомнила, что только она
сама, да еще далекая Рут, называли ее этим именем. Муж называл ее Каролиной.
Мисс Беллевер – Карой. Стивен Рестарик обычно звал ее Мадонна. Для Уолли она
была миссис Серроколд, а для Джины – бабушкой.
Не в этом ли многообразии имен таится тревожный смысл? Не
была ли Каролина-Луиза Серроколд для окружающих скорее символом, чем реальным
человеком?
На следующее утро, когда Керри-Луиза, ступая с некоторым
трудом, подошла к садовой скамье и, усевшись рядом со своей подругой, спросила,
о чем она думает, мисс Марпл сразу ответила:
– О тебе, Керри-Луиза.
– Что же именно?
– Скажи честно, тебя ничто не тревожит?
– Не тревожит? – Собеседница удивленно подняла
ясные голубые глаза. – Что же может меня тревожить, Джейн?
– Тревоги есть у всех нас. – Мисс Марпл чуть
улыбнулась. – Вот у меня, например, сколько угодно. Улитки в саду, хлопоты
с починкой белья, не всегда удается достать леденцы. На них я настаиваю
сливовую наливку. Масса мелочей. Не может быть, чтобы у тебя совсем уж не было
забот.
– Да, конечно, они есть и у меня, – нерешительно
сказала миссис Серроколд, – Льюис слишком много работает. Стивен со своим
театром забывает поесть. Джина стала очень нервной. Но я не умею и никогда не
умела влиять на людей. Не знаю, как это удается тебе. А раз меня никто не
слушает, какой смысл тревожиться?
– Мне кажется, что Милдред не слишком счастлива.
– Да, – сказала Керри-Луиза. – Она с детства
считает себя самой несчастной. Вот Пиппа – та всегда сияла.
– Может быть, у Милдред есть на то причины? –
предположила мисс Марпл.
Керри-Луиза спокойно сказала:
– Ревность? Да, вероятно. Но людям не требуются
причины, чтобы испытывать те или иные чувства. Они испытывают то, к чему
предрасположены. А ты другого мнения, Джейн?
Мисс Марпл вспомнилась мисс Монкриф, которую тиранила и
целиком подчинила себе больная мать. Бедная мисс Монкриф, мечтавшая путешествовать
и повидать свет. Она вспомнила, как вся деревня Сент-Мэри-Мид хоть и старалась
соблюсти приличия, но радовалась, когда миссис Монкриф упокоилась в могиле и
мисс Монкриф обрела наконец свободу и достаточные средства. И как мисс Монкриф,
отправившись путешествовать, не уехала дальше побережья Франции. Решив
навестить там «маминых старых подруг», она была так тронута судьбой пожилой
дамы, страдавшей ипохондрией
[37]
, что вернула билет и
поселилась у нее, готовая терпеть все старческие капризы, работать сверх сил и
опять мечтать о прелестях путешествий.
Мисс Марпл сказала:
– А ведь ты, пожалуй, права, Керри-Луиза.
– Конечно, моей беззаботной жизнью я отчасти обязана
Джолли. Милая Джолли! Она появилась у нас, когда мы с Джонни только что
поженились. И знаешь, мы сразу поняли, какое обрели сокровище. Она заботится
обо мне, точно о малом, беспомощном ребенке. Все для меня готова сделать. Иной
раз мне просто бывает совестно. Мне кажется, что ради меня Джолли способна убить.
Ой, Джейн! Какую ужасную вещь я сказала!
– Она, конечно, очень тебе предана, – согласилась
мисс Марпл.
