– Уолли выходил чинить электричество. Джульетта
Беллевер – чтобы подобрать ключ к двери кабинета. Больше вроде никто.
– А вы заметили бы, если бы вышел еще кто-то?
Стивен задумался.
– Едва ли. Особенно если на цыпочках, тихонько. В Зале
ведь было очень темно. И шла битва, к которой мы все напряженно прислушивались.
– О ком вы можете точно сказать, что он никуда не
выходил?
– Миссис Серроколд – да, и Джина. За них я готов
поручиться.
– Благодарю вас, мистер Рестарик.
Стивен направился к двери. Но, поколебавшись, вернулся.
– Скажите, что значат эти разговоры о мышьяке?
– А кто вам сказал про мышьяк?
– Мой брат.
– А, да.
– Кто-нибудь давал миссис Серроколд мышьяк? –
спросил Стивен.
– Почему вы назвали именно миссис Серроколд?
– Я читал о симптомах отравления мышьяком.
Периферический неврит
[51]
, так это, кажется, называется. Очень
похоже на то, чем она в последнее время страдает. А вчера Льюис отобрал у нее
лекарство. Значит, вот что тут происходит?
– Дело расследуется, – сказал инспектор Карри
самым официальным тоном.
– А сама она знает об этом?
– Мистер Серроколд всячески заботится о том, чтобы не
встревожить ее.
– Слово «встревожить» здесь не подходит. Миссис
Серроколд ничем нельзя встревожить… Так вот что стоит за убийством Кристиана
Гулбрандсена? Он обнаружил, что ее отравляют? Но как он мог это обнаружить? И с
какой стати стали бы ее травить? Какая-то бессмыслица.
– Вас это очень удивляет, не правда ли, мистер
Рестарик?
– Вот именно. Когда Алекс рассказал мне, я не поверил
своим ушам.
– Кто, по-вашему, может давать мышьяк миссис Серроколд?
На красивом лице Стивена Рестарика мелькнула улыбка.
– Не тот, кого обычно подозревают. Мужа можете
исключить. Льюис ничего не выигрывает. К тому же он ее обожает. Он сам не свой,
когда у нее даже просто заболит мизинчик.
– Тогда кто же? Есть ли у вас какие-нибудь подозрения?
– О да! Я бы даже сказал – уверенность.
– Объяснитесь, пожалуйста.
Стивен покачал головой:
– Просто у меня, так сказать, внутренняя уверенность. И
только. Доказательств нет. И вы вряд ли согласитесь со мной.
Стивен Рестарик вышел небрежной походкой, а инспектор Карри
стал рисовать кошек на листе бумаги, лежавшем перед ним.
Он думал о трех вещах. Первое. Что Стивен Рестарик очень
высокого о себе мнения. Второе. Что Стивен Рестарик и его брат представляют
собой единый фронт. И третье. Что Стивен Рестарик красив, а Уолтер Хадд нет.
И еще о двух вещах задумался инспектор: что понимает Стивен
под «внутренней уверенностью» и мог ли Стивен со своего места за роялем видеть
Джину. По всему выходило, что не мог.
3
В готический полумрак библиотеки Джина внесла экзотическую
яркость. Даже инспектор Карри был на миг ослеплен молодой красавицей, которая
облокотилась на стол и выжидательно произнесла:
– Ну что?
Взглянув на ее ярко-красную блузку и темно-зеленые брюки,
инспектор Карри сухо заметил:
– Я вижу, что вы не надели траур, миссис Хадд.
– У меня его нет, – ответила Джина. – Я знаю,
что на такой случай всем полагается иметь маленькое черное платье и надевать к
нему жемчуг. Но я ненавижу черное. По-моему, оно уродливо, и носить его должны
только секретарши, домоправительницы, ну и прочие деловые женщины. К тому же
Кристиан Гулбрандсен не был мне родственником. Это пасынок моей бабушки.
– И вы, вероятно, почти его не знали?
– Он приезжал три или четыре раза, когда я была
ребенком. Во время войны я уехала в Америку, а сюда вернулась всего полгода
назад.
– Вы вернулись на постоянное жительство? Не просто
погостить?
– Я еще не решила, – сказала Джина.
– Вы были вчера вечером в Зале, когда мистер
Гулбрандсен ушел в свою комнату?
– Да. Он пожелал всем спокойной ночи и ушел. Бабушка
спросила, есть ли у него все ему необходимое, и он сказал, что все есть и что
Джолли отлично его устроила. Я в точности его слов не помню, но смысл был
именно такой. Еще он сказал, что ему надо писать письма.
– А что было после этого?
Джина описала сцену между Льюисом и Эдгаром Лоусоном.
Инспектор Карри слышал это уже много раз, но в устах Джины оно приобрело
большую красочность. Оно стало драмой.
– Револьвер он взял у Уолли. Подумать только! Забрался
в его комнату и стащил. Не ожидала я от Эдгара такой прыти.
– Вы встревожились, когда они пошли в кабинет и Эдгар
Лоусон запер дверь?
– О нет! – сказала Джина, широко раскрыв свои
огромные карие глаза. – Мне это понравилось. Настоящий театр! Все, что
делает Эдгар, всегда нелепо. Его нельзя ни на минуту принимать всерьез.
– Однако он стрелял.
– Да. Мы сперва подумали, что он застрелил Льюиса.
– И это вам тоже понравилось? – не удержался
инспектор.
– О нет! Я пришла в ужас. И все пришли в ужас, кроме
бабушки. Она и бровью не повела.
– Это весьма странно.
– Нет. Такая уж она у нас. Не от мира сего. Не верит,
что может случиться что-то плохое. Она просто прелесть.
– Кто находился в Зале во время этой сцены?
– Все. Конечно, кроме дяди Кристиана.
– Положим, не все, миссис Хадд. Кто-то входил и
выходил.
– Разве? – неуверенно спросила Джина.
– Ваш муж, например, выходил что-то там починить…
– Ах да. Уолли может починить что угодно.
– Во время его отсутствия раздался выстрел. Но все вы
подумали, что стреляют в парке.
– Не помню… Нет, вспомнила. Стреляли сразу после того,
как свет опять зажегся, а Уолли вернулся.
– Кто-нибудь еще выходил из Зала?
– Кажется, нет. Впрочем, не помню.
