– А сами вы разве не тревожитесь о здоровье вашей
матери, миссис Стрэт?
– Я смотрю на вещи разумно. Моя мать немолода…
– И смерть неизбежна для каждого из нас, – сказал
инспектор Карри. – Но нельзя допустить, чтобы она пришла раньше
назначенного часа… Вот это мы и должны предотвратить, – выразительно
добавил он.
А Милдред Стрэт внезапно разволновалась:
– Это ужасно! Ужасно! Никому нет дела! Конечно нет! Я
здесь единственная кровная родственница Кристиана. Для моей матери он был
только пасынком, которого она увидела уже взрослым. Джине он вообще никто. А
мне он был братом.
– По отцу, – напомнил инспектор.
– Да, по отцу. Мы оба Гулбрандсены, несмотря на разницу
в возрасте.
– Да-да, я вас понимаю, – сочувственно сказал
Карри.
Со слезами на глазах Милдред Стрэт вышла из комнаты. Карри
взглянул на сержанта Лейка.
– Итак, она твердо уверена, что убийца Уолтер
Хадд, – сказал он. – Не допускает даже мысли, что это мог быть кто-то
другой.
– И возможно, что она права.
– Возможно. Уж очень все сходится на Уолли. И удобный
случай у него был, и мотив налицо. Если ему срочно нужны деньги, значит, нужна
смерть бабушки его жены. Вот он и подбавляет кое-что в ее лекарство, а Кристиан
Гулбрандсен замечает это или как-нибудь иначе узнает. Да, все сходится.
Помолчав, инспектор продолжал:
– А Милдред Стрэт любит деньги… Мало их тратит, но
любит. Не знаю, зачем они ей нужны. Может быть, любит их копить. Скупость – это
сильная страсть. Или любит могущество, которое дают деньги. Или жаждет заняться
благотворительностью. Она ведь из Гулбрандсенов. Не исключено, что мечтает
превзойти в этом своего отца.
– Запутанное дело, – сказал сержант Лейк и почесал
в затылке.
– Теперь нам надо поговорить с этим сумасбродом – с
Эдгаром Лоусоном, – сказал инспектор. – А потом мы пройдем в Зал и
разберемся, кто где сидел, и почему, и когда… Мы сегодня услышали кое-что
интересное.
2
Как трудно, подумал инспектор Карри, составить себе
правильное представление о человеке со слов других людей.
Эдгар Лоусон был ему в то утро описан многими и совершенно
непохожими друг на друга людьми, но собственное впечатление инспектора, когда
он его увидел, до смешного не совпадало со всеми описаниями. Эдгар не показался
ему ни «чокнутым», ни «опасным преступником», ни «наглецом», ни «совершенно
ненормальным». Это был весьма обыкновенный молодой человек, очень подавленный и
в своем смирении даже напоминавший Урию Хипа
[52]
. Он выглядел
очень молодо, был немного вульгарен и довольно жалок.
На вопросы он отвечал с готовностью и все время каялся.
– Я знаю, что вел себя ужасно. Не понимаю, что на меня
нашло. Устроить такую сцену, такой скандал… Даже стрелять… И в кого? В мистера
Серроколда, который так ко мне добр и так терпелив! – Он нервно стискивал
руки. Такие худые и по-мальчишечьи костлявые. – Если меня за это привлекут
к ответственности, я готов. Я признаю себя виновным.
– Обвинение вам не предъявлено, – строго сказал
инспектор. – Ваша вина не доказана. Мистер Серроколд заявил, что револьвер
выстрелил случайно.
– Это потому, что он такой добрый. Нет никого на свете
добрее его. Он все для меня сделал. И вот как я ему отплатил!
– Что же вас побудило так поступить?
Эдгар был, видимо, смущен:
– Я вел себя как последний дурак.
– Совершенно с вами согласен, – сухо сказал
инспектор. – Вы сказали мистеру Серроколду, при свидетелях, будто
обнаружили, что он ваш отец. Это правда?
– Нет.
– Откуда же вы это взяли? Вам кто-то сказал?
– Это трудно объяснить.
Инспектор Карри задумчиво посмотрел на него, потом более
мягко добавил:
– А вы все-таки попытайтесь. Мы вам зла не желаем.
– Видите ли, в детстве мне очень тяжело жилось. Другие
мальчишки меня высмеивали. Потому что у меня не было отца. Дразнили ублюдком,
да ведь так оно и было. Мать была почти всегда пьяна. К ней ходили мужчины.
Моим отцом был, кажется, какой-то там моряк. В доме всегда было грязно, гадко,
сущий ад. И как-то я подумал: вот если бы моим отцом был не какой-то матрос, а
человек известный. Ну я и начал фантазировать. Детские мечты – будто меня
подменили при рождении, а я богатый наследник – и тому подобное. Потом я
поступил в другую школу и там стал всем намекать, что отец у меня адмирал. А
потом и сам в это поверил, и мне стало как-то даже легче.
Немного передохнув, он продолжал:
– Позже я придумал другое. Останавливался в гостиницах
и плел разные небылицы. Будто я – боевой летчик или сотрудник Интеллидженс
сервис
[53]
. В общем, вконец запутался. И не мог уже
остановиться. Но врал я не потому, что хотел выудить у людей деньги. Я хотел,
чтобы они лучше обо мне думали. Я не мошенник. Мистер Серроколд вам это
подтвердит. И доктор Мэйверик. Они все обо мне знают.
Инспектор Карри кивнул. Он уже ознакомился с историей
болезни Эдгара и с полицейскими протоколами.
– Мистер Серроколд вызволил меня и привез сюда. Он
сказал, что ему нужен секретарь, помощник в работе. И я ему помогал. Правда
помогал! Вот только другие надо мной смеялись. Они все время надо мной смеются.
– Кто эти другие? Миссис Серроколд?
– Нет, не она. Она настоящая леди, всегда добрая и
приветливая. А вот Джина меня ни во что не ставит. И Стивен Рестарик. И миссис
Стрэт смотрит свысока – потому что я не джентльмен. Мисс Беллевер тоже. А
сама-то она кто? Компаньонка.
Инспектор заметил его нарастающее возбуждение.
– Значит, все эти люди плохо к вам относятся?
– Все потому, что я незаконнорожденный, – сказал
Эдгар с горечью. – Будь у меня отец, они бы не посмели.
– Итак, вы присвоили себе пару знаменитых отцов.
Эдгар покраснел.
– Никак не могу перестать врать.
– А потом вы сказали, что ваш отец – мистер Серроколд.
Почему?
– Потому что это заткнуло бы им рты раз и навсегда.
Будь он моим отцом, они сразу бы от меня отстали.
