– Убери-ка лучше отсюда скипидар.
Эрни повиновался, бормоча про себя:
– Ну и дела здесь делаются! Вчера прикончили старого
Гулбрандсена, сегодня – потайной отравитель. Как вы думаете, миссис, это все
один и тот же орудует? А что, если я знаю, кто старика укокошил?
– Ничего ты не можешь об этом знать.
– А вот и могу! А если я вчера ночью выходил и кое-что
видел?
– Как это – выходил? Колледж запирается в семь часов,
после переклички.
– Перекличка!.. Да я когда хочу, тогда и выхожу. Я с
замками что хошь сделаю. Выхожу и гуляю себе по парку.
– Довольно врать, Эрни, – сказала Джина.
– Кто это врет?
– Ты! Врешь и хвастаешь, а сам ничего подобного не
делаешь.
– Это вы так говорите, мисс, а вот пусть полиция и
спросит, что я видел прошлой ночью?
– Ну и что же ты видел?
– Ага! – сказал Эрни. – Небось хочется знать?
Джина замахнулась на него, и он обратился в бегство. Подошел
Стивен. Они обсудили некоторые технические детали своей работы и вместе пошли к
дому.
– Здесь все уже знают про бабушку и про конфеты, –
сказала Джина. – Все мальчишки. Ну как они исхитряются все узнавать?
– Какой-нибудь местный беспроволочный телеграф!
– Знают даже про визитную карточку Алекса. Ну не глупо
ли было вкладывать его карточку в коробку, когда он сам уже ехал сюда?
– Да, но кто знал, что он едет? Он собрался сюда
неожиданно и послал телеграмму. А коробка, наверное, уже была отправлена по
почте. Если бы он не приехал, визитная карточка была бы неплохой задумкой.
Потому что он действительно иногда присылает Каролине конфеты.
Потом Стивен сказал:
– Чего я никак не пойму, так это…
– …зачем кому-то потребовалось отравить бабушку? –
перебила его Джина. – Это трудно себе представить. Ведь она такая
прелесть! И все здесь ее обожают.
Стивен не ответил. Джина пристально взглянула на него.
– Я знаю, о чем ты думаешь, Стив!
– Да, думаю!
– Ты думаешь, что Уолли… не обожает ее. Но Уолли
никогда никого не отравил бы. Смешно даже думать!
– Ты хорошая жена.
– Не ехидничай.
– Я не ехидничаю. Ты действительно хорошая жена. Я
восхищаюсь этим. Но, милая Джина, так не может тянуться до бесконечности.
– Ты о чем, Стив?
– Ты отлично знаешь, о чем. Вы с Уолли не подходите
друг другу. И ничего тут поделать нельзя. Он это тоже знает. Разрыв неизбежен,
он давно назрел. И тогда вы оба будете гораздо счастливее.
– Не говори глупостей, – сказала Джина.
Стивен засмеялся.
– Не станешь же ты уверять, что вы подходящая пара и
что Уолли здесь нравится.
– Не могу понять, что с ним! – воскликнула
Джина. – Он все время дуется. Почти не разговаривает со мной. Ума не
приложу, что с ним делать. Почему ему здесь не нравится? Нам вначале было так
весело вместе, а теперь его точно подменили. Ну почему люди так меняются?
– Я тоже меняюсь?
– Нет, милый Стив. Ты все тот же. Помнишь, как я всюду
увязывалась за вами, когда вы приезжали на каникулы?
– И какая ты была несносная девчонка… Что ж, теперь
роли переменились. Теперь ты делаешь со мной, что хочешь, верно, Джина?
Джина коротко сказала:
– Идиот! – И продолжала: – Как ты думаешь, Эрни
врет? Говорит, будто выходил вчера ночью, и намекает, что мог бы кое-что
рассказать об убийстве. Может это быть правдой?
– Конечно нет. Ты же знаешь, какой он хвастунишка. Лишь
бы обратить на себя внимание.
– Знаю. А все-таки…
Дальше они шли молча.
2
Заходящее солнце освещало западный фасад дома. Инспектор
Карри огляделся.
– Говорите, примерно здесь остановили вчера вечером
вашу машину? – спросил он.
Алекс Рестарик немного отступил назад, как бы
присматриваясь.
– Да, пожалуй, – сказал он. – Из-за
вчерашнего тумана мне трудно определить точно. Скорее всего здесь.
Инспектор Карри еще раз внимательно огляделся. Подъездная
аллея делала в этом месте поворот, и из-за кущи рододендронов внезапно выступал
западный фасад дома с его террасой, ступеньками, выходившими на газон, и живой
изгородью из тиса. Дальше аллея вилась среди деревьев, проходила между домом и
озером и перед восточным фасадом дома заканчивалась широкой площадкой,
усыпанной гравием.
– Доджет! – скомандовал инспектор.
Констебль Доджет, стоявший наготове, тут же начал
действовать. Он пересек по диагонали газоны, добежал до террасы и вбежал в
боковую дверь. Несколько секунд спустя в одном из окон был подан знак – сильно
колыхнулась занавеска. Констебль Доджет снова появился в дверях и вернулся,
пыхтя, как паровая машина.
– Две минуты сорок две секунды, – сказал инспектор
Карри, щелкнув своим секундомером. – Эти дела много времени не
требуют, – благодушно заметил он.
– Я бегаю не так быстро, как ваш констебль, –
сказал Алекс. – Вы, очевидно, хронометрируете мои предполагаемые
передвижения.
– Я только выяснил, что у вас была возможность
совершить это убийство. Вот и все, мистер Рестарик. Я не выдвигаю никаких
обвинений – пока.
Алекс любезно сказал констеблю Доджету, который все еще не
мог отдышаться:
– Конечно, бегаю я не так быстро, но думаю, что я
меньше бы запыхался.
– Это у меня с прошлогоднего бронхита, – сказал
Доджет.
Алекс обернулся к инспектору:
– Все стараетесь вывести меня из себя, смотрите, как я
буду реагировать, а ведь мы, творческие люди, такие чувствительные и нежные
создания! – Его тон стал насмешливым. – Слушайте, неужели вы всерьез
думаете, что я причастен к этому делу? В таком случае, зачем бы я стал
присылать миссис Серроколд отравленные конфеты и свою визитную карточку?
– А может быть, вы хотите посеять в нас сомнения. Ведь
существует такая вещь, как двойной блеф, мистер Рестарик.
– Так-так. Остроумная догадка. Кстати, неужели конфеты
и в самом деле оказались отравленными?
– Да, шесть конфет с ликером в верхнем ряду были
отравленными. Там был аконит.
[63]
