— Хелена, — спросила она, — ты… э-э… убрала разбитую лампу в моей комнате?
— Я убрать. — Она поднялась, перекрестилась и поцеловала крестик, висевший на цепочке у нее на шее. — Комната Олдси сегодня странно.
— Странно? Ты видела что-нибудь… необычное?
— Не видеть, нет. Чувствовать. В комната Олдси сегодня холод, — ответила та.
Джози вздохнула с облегчением.
— А, я с утра открывала окно, вот и все. — Она улыбнулась. — Можешь здесь не пылесосить. Мама внизу, в гостиной.
— Олдгрет вниз?
— Да. Маргарет внизу.
Ну вот, теперь эта парочка какое-то время будет занята друг другом и не станет соваться в комнату Джози. Маргарет любила наблюдать, как Хелена убирается. А Хелена, в меру собственных скромных возможностей, любила пересказывать последние сплетни, услышанные в восточной части города, где располагался католический клуб. Маргарет могла слушать о нем часами, чтобы потом придумывать, в чем баптисты могут их переплюнуть.
Хелена принялась сматывать шнур от пылесоса, а Джози отправилась к себе в комнату. На завтрак ей пришлось удовольствоваться тем же, что всегда ела мать: скромной порцией овсяных хлопьев с черникой. Она бросила взгляд в сторону шкафа, и в животе у нее заурчало. Еда! Ее любимая еда!
Тайник располагался в соседней комнате. Там стоял огромный старинный гардероб, невероятно массивный и богато изукрашенный, — фамильная ценность семейства Сиррини. Он занимал большую часть стены и скрывал за собой еще один шкаф. Джози совершенно случайно обнаружила потайную дверцу между двумя шкафами, когда девчонкой как-то забралась в гардеробную, чтобы съесть припасенную в кармане конфету. В детстве она пряталась в тайнике от матери, чтобы заставить ту поволноваться, а теперь он был забит журналами, любовными романами и сладостями. Самыми разнообразными сладостями. Лунным печеньем и рулетами с пеканом, леденцами и карамелью, сливочными тянучками и грильяжем, трюфелями и помадками. Даже пахло тут уютно, как в Хеллоуин: сахаром, шоколадом и шуршащими целлофановыми обертками.
Джози разделась, бросила пальто и сумочку на кушетку и подошла к шкафу. Потом поплотнее закуталась в свой счастливый красный кардиган, загадала про себя желание и открыла дверцу.
— Ваша прислуга зовет тебя и твою мать Олдси и Олдгрет? — со смехом поинтересовалась Делла Ли.
Неудивительно, что Деллу Ли это насмешило. Некоторым доставляло удовольствие называть Джози и ее мать сестрами Сиррини. Маргарет была уже в возрасте, когда у нее родилась дочь. Сейчас Джози было двадцать семь, и такое прозвище по сути означало, что она уже старуха; но, с другой стороны, ее таким образом приравнивали к Маргарет, которая была когда-то первой красавицей Болд-Слоупа, женщиной, которая захомутала самого Марко Сиррини, ныне покойного. Сопоставление было не из худших. Маргарет, впрочем, прозвище это не любила и не упускала случая пренебрежительно о нем высказаться. Она была хрупкая, светловолосая и утонченная, Джози рядом с ней казалась неотесанной чернявой толстухой. Сестры? Маргарет сказала бы: «У нас нет ничего общего».
Плечи Джози поникли.
— Просто чудо, что она тебя не заметила. Ты попадешься.
— Осталось уже недолго.
— «Недолго» — это сколько?
— Столько, сколько нужно. Может, несколько дней. Может, несколько недель.
— Я слышала, в «Холидей Инн» замечательные шкафы. Почему бы тебе не перебраться туда?
— Да, но ни в одном из них нет бесплатного автомата со сладостями, — возразила Делла Ли, и Джози поняла, что ее гостья, нахальная, с потекшей тушью и упрямая, будет сидеть в ее шкафу до тех пор, пока сама не решит уйти. — Как, ты не собираешься спорить?
— А что, это мне чем-то поможет?
— Ну, вдруг тебе от этого полегчает.
— Полегчать мне может только от одного. Прошу прощения.
Джози наклонилась и сдвинула в сторону потайную дверцу.
Делла Ли поспешно отступила в угол — на взгляд Джози, куда более демонстративно, чем это было необходимо, как будто боялась, что хозяйке взбредет в голову прикоснуться к ней. Джози взяла с полки красную жестяную коробку моравского печенья и упаковку кексов «Малло», подошла к столу и уселась. Она открыла коробку с печеньем и принялась медленно поглощать его, смакуя каждый кусочек.
Делла Ли какое-то время наблюдала за ней, потом отвернулась и, разлегшись на полу гардеробной, начала разглядывать одежду Джози. Она задрала обтянутую синими джинсами ногу и поворошила ею вешалки. Только в этот момент Джози впервые заметила, что на Делле Ли всего одна туфля.
— Значит, вот как живет Джози Сиррини, — подытожила наконец Делла Ли.
Джози, казалось, была всецело поглощена своим печеньем.
— Если тебе что-то не нравится, можешь уйти.
— Неужели ты весь день этим и занимаешься? Разве у тебя нет друзей? — спросила Делла Ли, качая головой. — Я и не знала, что у тебя такая жизнь. В детстве я завидовала тебе. Думала, у тебя есть все.
Джози не знала, что на это ответить. У нее в голове не укладывалось, что такая красавица, как Делла Ли, может ей завидовать. У нее не было «всего». У нее были только деньги. И она отдала бы их, до последнего гроша, вместе со всем остальным, что у нее было, до последней крупинки сахара, за то, чего ей хотелось больше всего на свете и чего ей никогда не суждено было получить.
Внезапно она склонила голову набок.
Точно по волшебству, она ощутила его приближение, это сосущее чувство под ложечкой. Оно походило на голод, только было острее, пронзительней. Оно было как предвкушение чего-то восхитительного. Предвкушение мороженого. Предвкушение шоколада. Предвкушение мягкой помадки, какой начиняют шоколадные батончики.
Значит, красный кардиган все-таки не перестал приносить удачу.
— Что случилось? — спросила Делла Ли, когда Джози отодвинула стул и подскочила к окну.
Он шел по дорожке, ведущей к дому. Сегодня он появился раньше обычного.
Дом Сиррини располагался в одном из старейших районов города. Когда Марко Сиррини заработал состояние на местном горнолыжном комплексе, он купил дом в районе, где всегда мечтал жить, немедленно снес его и построил на этом месте новый — просторный, ярко-голубой, в викторианском стиле. Он сказал, что хочет иметь дом, который стоял бы особняком даже среди особняков. Ему хотелось, чтобы каждый, кто бы ни проходил мимо, говорил: «Здесь живет Марко Сиррини». Остальные дома в округе находились чуть в глубине от улицы, и только дом Сиррини, самый роскошный, самый дорогой среди всех, стоял на виду, гордо красуясь, точно говоря: вот он я, дом, который построил сын бедных итальянских иммигрантов.
Адам должен был вот-вот появиться на крыльце.
Джози выскочила из комнаты.
Хелена и Маргарет болтали в гостиной. Джози спустилась по лестнице и заставила себя перейти с бега на шаг.
