В банке я очень удачно все провернула, по приходе обрадовала
Мишу и под эту марку отпросилась пораньше, сразу после закрытия магазина. Но
перед этим еще поговорила немного с Васей Курочкиным, который заскочил к нам на
огонек. Вася сказал, что у меня озабоченный вид, а женщине это не идет. Тогда я
решилась и попросила его выяснить, не в службу, а в дружбу, по своим каналам,
кому принадлежат бежевые «Жигули» за номером таким‑то. Я сказала, что
водитель этой машины налетел на иномарку моего знакомого и скрылся. Такие
наглые «Жигули»! Вася пообещал все выяснить в лучшем виде. Самое интересное,
что я сама не знала, зачем мне это нужно. Ну выясню я, что владелец «Жигулей»
Иван Иваныч Сидоров, а дальше что?
Часов в восемь я уже входила в нужную подворотню. Та же лужа,
так же пахнет мочой, и у входа — куча песка. Первый двор я прошла без
остановки, вот и второй, парадная в углу, и в окне на первом этаже горит свет.
У него всегда горит свет, даже в яркий полдень в этой квартире темно. Я
поднялась по трем выщербленным ступенькам и нажала кнопку звонка.
Он открыл дверь не спрашивая. В первый момент мне
показалось, что он меня вообще не узнал, потом он вгляделся и сделал попытку
закрыть дверь, но я держала ручку, впрочем, он не очень настаивал.
— Послушай — начала я хрипло, — я тебя надолго не
задержу. Ответь мне на несколько вопросов, и я уйду.
Он молча посторонился. Не снимая куртки, я прошла на кухню —
пусть видит, что я не в гости пришла. Кухня была такая же убогая, но чистая —
вымытая посуда стояла на сушилке, пол подтерт, даже кухонное полотенце свежее.
Кирилл кивнул мне на стул, сел сам и выжидательно уставился на меня. Одет он
был по‑домашнему — старые джинсы, футболка, выглядел абсолютно спокойным
— человек у себя дома, а я вот тут пришла, отвлекаю.
— Слушаю, — нелюбезно напомнил о себе Кирилл.
— Я бы хотела знать, что произошло здесь, в этой
квартире, с субботы до утра понедельника.
Он посмотрел на меня с удивлением, а потом нахмурился.
— Зачем тебе? Ты что, сама не знаешь?
— Дело в том, — голос мой предательски дрогнул, —
что я ничего не помню.
— Что‑о? — Он повысил голос. — Ты
думаешь, я тебе поверю?
А мне и не надо, чтобы ты мне верил, — разозлилась
я. — Мне надо, чтобы ты рассказал мне как можно более подробно, что здесь
произошло, какого черта ты держал меня в своей квартире больше суток и какой
гадостью напоил, выдавая это за кофе.
Он смотрел на меня абсолютно дикими глазами, но меня уже
понесло.
— Что смотришь — стыдно? Как в постель затащить женщину
без сознания, так ему не стыдно, а в глаза смотреть стыдно?
— Что ты несешь? — Он громко сглотнул. — Ты
сама ко мне пришла.
— Правильно, пришла по телефону позвонить и плащ
зашить, потом выпила кофе и потеряла сознание, а дальше что было? Говори,
говори, не стесняйся.
—. Да не подсыпал я тебе ничего в кофе! Вот, нормальный
кофе, «Паула», я сам его пил.
— Ну‑ну, — прищурилась я, — с чего бы
мне тогда в обморок грохаться, за мной такого никогда не водилось!
— Я и сам удивился, испугался даже.
— Вот и вызвал бы «скорую», отправил в больницу, чем в
постель укладывать.
— Я Генке позвонил, тут на третьем этаже сосед,
приятель мой, живет, он спустился, тебя посмотрел.
— Еще и Генка! — вскипела я. — Мало мне
одного, еще и Генка тут ошивался!
— Да ты что? Он хирург, в Эрисмана работает. Правда
тебе, как я вижу, психиатр бы не помешал, ты женщина со странностями.
Я хотела было обозвать его тоже по‑всякому, но взяла
себя в руки. Надо скорее все выяснить и уходить, а то мы до утра проругаемся.
— Продолжай.
— Вот, он посмотрел, сердце послушал, пульс, зрачки —
говорит, все нормально, она спит. Это, говорит, у женщин бывает.
— Классный специалист!
— Да, говорит, пойду в восемь утра на дежурство,
загляну, посмотрю еще раз. Звонит ко мне в восемь, а тебя уже и след простыл.
— Что‑что? А ты где был?
— Что слышала! Я спал тут, в маминой бывшей комнате, а
ты вон там, на том диване.
— Так я тебе и поверила!
— А это уж как хочешь — сухо сказал он, — но
только так и было, и в кофе я тебе ничего не подсыпал, надо больно.
Я поняла его намек — раз я ему не верю, то и он мне тоже.
— Ну, хорошо, допустим, но потом‑то что было?
Ведь я же помню, где очухалась в понедельник, ты же не будешь утверждать, что
ничего не было?
— Зачем тебе это надо знать, раз ты все равно ничего не
помнишь? — Он нервничал.
— Рассказывай уж, — устало проговорила я.
— Ты пришла ко мне вечером в воскресенье, часов в
одиннадцать. Сама пришла, сказала, что хочешь у меня остаться.
А что еще я говорила?
— Не помню.
— Потом? — машинально спросила я.
— Потом пошла в ванную, потом вернулась. Подошла ко
мне. Слушай, я же не извращенец все в подробностях пересказывать! —
возмутился он.
— Не надо, — глухо сказала я и отошла к окну.
Мне не хотелось, чтобы он видел мое лицо. По всему выходило,
что он не врет, что я действительно отсутствовала где‑то все воскресенье,
но что, черт побери, со мной случилось и почему я ничего не помню? Из кучи
нечистот за окном кухни выскочила здоровенная крыса и уселась, глядя мне прямо
в глаза и шевеля ушами. Мне стало совсем тошно.
— Ты сама ко мне пришла, — повторил Кирилл.
— Сама пришла, а ты и рад! — не выдержала
я. — Все вы одинаковые — любая к тебе в дверь постучится, ты ее примешь.
— Не любая… — усмехнулся он.
* * *
С первой встречной он бы не стал. Просто эта девушка ему
очень понравилась еще там, в комнате у Марии Михайловны. Он увидел ее, как
тогда, — красивая женщина с серо‑голубыми глазами, глазами цвета
балтийской волны, с восторженным изумлением рассматривает старинный фарфор у
себя в руках. Когда в воскресенье утром она исчезла, он смирился и не стал ее
разыскивать. Но, когда вечером она пришла к нему сама, он поверил в чудо. Не
может же человеку все время быть плохо, должна же судьба преподнести когда‑нибудь
неожиданный подарок! Он ошибся, чудес не бывает. Принцессы не стучатся в дверь
к бедным трубочистам в реальной жизни.
Похоже, он свалял дурака, когда с ней связался. Девушка явно
со странностями, может у нее шизофрения, раздвоение личности? Не может быть,
чтобы она ничего не помнила! Он оглядел всю ее поникшую фигуру — нет, правда,
она очень расстроена. И не верит ему, считает его чудовищем.
