— Как ты себя чувствуешь? — помимо воли спросил
он.
* * *
Я вскочила на ноги.
— Считаешь меня ненормальной? Раньше надо было думать.
Тогда небось думал, что это ты такой необыкновенный, что к тебе женщины на дом
приходят!
Он помрачнел и отвернулся.
— Да, думал, раз в жизни повезло, а оказалась не то
больная, не то уколотая.
— Вот и поговорили. Я пойду. — Я кинулась к двери,
чтобы он не видел моих злых слез.
Господи, зачем я притащилась тогда к нему, что я в нем
нашла?!
— Подожди, я провожу, оденусь только.
— Обойдусь! — Я уже была на лестнице.
Во дворе было темно. Я кое‑как доковыляла до
подворотни и в следующем дворе, увидев огоньки на Зверинской, приободрилась.
Сейчас дойду до метро и поеду домой к Аське, а то совершенно забросила ребенка.
Я уже подбегала к подворотне, как вдруг из темного угла выскочил мужик, и
потная волосатая лапа схватила меня за плечо. От неожиданности я вскрикнула,
мужик радостно заржал. От него несло перегаром, и вообще он был здорово пьян,
но не настолько, чтобы была нарушена координация движений. Он начал меня
лапать, я молча вырывалась.
— Витек, кто там у тебя? — Из дальнего конца двора
подгребали к нам еще двое.
Я уже открыла рот, чтобы заорать, не надеясь, впрочем, на
успех, когда услышала спокойный голос Кирилла:
— Витек, отпусти девочку.
— Кирюха! — восхищенно завопил Витек. — Дак
это твоя, что ли? А чего же она тогда одна бегает?
— Да вот, такая нетерпеливая, все ей надо скорее.
Кирилл обнял меня за плечи и привлек к себе.
— Ну, привет тогда, гуляйте. — И Витек нетвердыми
шагами удалился.
Его приятели наблюдали за нами со стороны. Я прижалась к
Кириллу, и мы не спеша побрели по Зверинской улице. Не то чтобы мне очень
хотелось это делать, просто, похоже, у меня не было выбора. Мы молча дошли до
Кронверкского, там он, первый убрал руку. На станции метро я сказала ему на
прощание:
— Ну и знакомые у тебя!
— Я здесь вырос, — ответил он, не вдаваясь в
подробности.
— Много шляешься! — приветствовала меня Галка
дома.
Насмерть разобиженная Аська уже спала в обнимку с медведем.
Пока я ужинала, Галка тоже соблазнилась выпить чая, тем
более, ей хотелось узнать, где же я пропадала допоздна.
— Скажи, Галка, вот живет человек совсем один, но не старый,
сорока нет, в квартире полная нищета — что бы ты подумала?
— Пьющий, — без колебаний ответила Галка.
— Да? — усомнилась я. — Вроде не похоже, сам
ходит чисто, бедно только. И бутылок пустых нигде не видно.
— Тогда запойный, — спокойно ответила Галка.
— Как это?
— Ну ты, Танька, как палкой с неба сшибленная. Не
знаешь, что у людей запои бывают?
— Знаю, конечно, но… я думала, это старики какие‑нибудь,
опустившиеся совсем.
И вовсе нет. Вот человек живет полгода спокойно, работает,
все у него хорошо, потом вдруг — раз! — запой, все продаст и пропьет, его
лечат.
— Снятие запоев на дому?
— Это все фигня! — Галка с пониманием махнула
рукой. — Пока организм сам не остановится, запой не пройдет. Этот твой
знакомый женат когда‑нибудь был?
— Вроде говорили, жена его бросила, — неуверенно
вспомнила я.
— Вот видишь, все сходится! — обрадовалась
Галка. — С запойным долго никто не выдерживает. У меня в детстве сосед
такой был дядя Леша. Когда трезвый — чудо‑человек, добрый, руки золотые,
а как запьет — всем двором от него прятались. Так что не сомневайся, запойный
он!
Я вспомнила про сегодняшнего пьяного Витька, и с неохотой
согласилась.
Я еще повозилась немного на кухне, простирнула кое‑что,
чтобы не ложиться спать, потому что не хотелось оставаться наедине с плохими
мыслями, потом вошла в комнату и села на диван. Все вокруг было таким
привычным, у Галки тихонько бормотал телевизор, Аська посапывала во сне так
уютно, неужели мир дал трещину? У меня было такое ощущение, что я иду по краю
пропасти и все равно не смогу удержаться и скоро упаду. Что за провал в памяти?
Неужели я больна? Не может быть, я просто не могу себе этого позволить, ведь у
меня Аська. Я внезапно осознала, что, несмотря на то что мы с ней живем в
большом цивилизованном городе, что, несмотря на то что у меня есть муж, хоть и
бывший, свекровь и родители, у нее никого нет, кроме меня, а у меня — кроме
нее. Если со мной что‑то случится, что будет с ребенком? Она никому не
нужна, это только разговоры, как все они любят внучку. Нет уж, шутки в сторону,
я не дам так просто с собой расправиться. Надо взять себя в руки и постепенно
вспомнить все, как Шварценегер в моем любимом фильме. А как я буду это
вспоминать? С помощью карандаша и бумаги.
Помню, еще давно, когда мы жили с бабушкой, была в доме
соседка Зоя Семеновна, которая постепенно впадала в маразм. Сначала она все
забывала, все время жаловалась, что ее обокрали, потом перестала узнавать
соседей, ее дочка очень с ней мучилась. «Склероз, — говорили в
доме, — у всех стариков бывает». Мне было семь лет, и я спросила бабушку,
почему у нее нет склероза.
«Есть, — вздохнула бабушка, — только я все
записываю, не надеюсь на память».
Действительно, вся стенка платяного шкафа изнутри у нее была
обклеена записками. Там была куча полезных сведений — о работе химчистки и
прачечной, когда надо размораживать холодильник, когда идти на почту и так
далее.
«Видишь ли, — говорила бабушка, — конечно, людям,
которые не привыкли иметь дело с карандашом и бумагой, тяжело. А я смогу так
просуществовать, а то, когда ничего не можешь вспомнить, чувствуешь себя
беспомощной».
Вспомнив бабушкины объяснения, я достала листок бумаги и
ручку.
Значит, если допустить, а мне ничего больше не остается, что
все эти люди, включая Кирилла, ничего не врут и не путают, что все они в
воскресенье в разное время видели меня в разных местах, то можем восстановить
картину этого треклятого воскресенья.
Ушла я от Кирилла, по его словам, в восемь или чуть раньше и
куда же, интересно, направилась? Я вспомнила свой сон, когда я бегу по улице и
идет дождь, почему‑то у меня было такое ощущение, что это было утром.
Допустим, тогда, значит, утром я отправилась в какую‑то квартиру, где на
лестнице скульптура ангела с отбитым крылом. Хорошо, это мы пока оставим,
пойдем дальше. В полдвенадцатого Лилька видела меня на переезде у Репина, меня
вез туда интересный блондин, и в машине были еще двое. Можно предположить, что
ехали мы в Учительский поселок в тот самый дом, что потом сгорел, раз по
телевизору я узнала это место. Пожар начался через три часа, сказала Лиля,
значит, около трех, да пока горело, а уже в восемь меня засекли на разборке в
Удельной. И этот Братец Кролик то же самое говорил. Стало быть, я успела там
быстренько разобраться, чему подтверждением служит сломанная золотая цепь, и к
одиннадцати поспеть к Кириллу.
