Ничего себе, журнал экспериментов! — не удержался
Кирилл.
Профессор снова неодобрительно на него покосился, но
продолжал:
Пятый эксперимент. Женщина сорока трех лет, образование
высшее, домашняя хозяйка. В результате приема двадцати миллиграммов препарата,
войдя в ювелирный магазин, разгромила его, разбила внутренние витрины, нанесла
побои средней тяжести охраннику магазина, тяжкие телесные повреждения
сотруднику милиции, прибывшему в магазин в составе наряда по срабатыванию
тревожной сигнализации. Убита вторым сотрудником милиции из табельного оружия.
— Ну, в целом картина понятная, — сказал
Кирилл, — и что, описаны все десять экспериментов?
— Нет, всего девять. А относительно десятого есть
только предварительная запись: «женщина двадцати восьми лет, образование
высшее». А дальше ничего.
— Понятно, — вздохнул Кирилл, — ужас какой!
Профессор посмотрел на него с живейшим интересом:
— Вы что‑то знаете про эту десятую женщину? Она
жива? Вы можете меня с ней познакомить? Мне крайне важно провести кое‑какие
тесты и анализы, просто побеседовать с ней…
— Об этом не может быть и речи! — закричал
Кирилл. — Простите, профессор, — добавил он помягче, — но я не
могу этого допустить. Она и так перенесла тяжелый стресс, вокруг нее до сих пор
происходят ужасные вещи. Я не могу позволить вам делать из нее подопытного
кролика. Чем же вы тогда будете лучше Вадима? Он напичкал ее какой‑то
дрянью, а вы мечтаете изучить, как эта дрянь на нее подействовала. Он делал это
ради денег, а вы — ради науки, но ей‑то какая разница!
— Вы не совсем правы, молодой человек, но настаивать я
не могу.
— И на том спасибо.
— У вас есть еще какая‑нибудь дополнительная
информация об этом десятом эксперименте? В конце концов, вы можете мне рассказать
о нем.
— Ладно. На этот раз лекарство было в виде двух
таблеток. Ее обманом заставили принять одну, а вторую она не стала принимать,
на этот раз она обманула. Она говорила мне, что таблетки на нее плохо
действуют, от головной боли, например, она предпочитает принимать только
цитрамон, от простуды — парацетамол, а все эти новые импортные лекарства не
любит, потому что не знает, как они могут на нее подействовать, у нее как это?
— Идиосинкразия?
— Вот‑вот. В тот вечер она выпила немного
спиртного, совсем немного, я свидетель, а потом — чашку крепкого кофе и
потеряла сознание, даже не так, а очень крепко заснула. Я не был с ней в
последующие сутки, она куда‑то ходила, что‑то делала, с кем‑то
встречалась, но ничего не помнит, эти сутки и еще ночь просто выпали из ее
сознания.
— И когда она очнулась, она пережила шок, кому приятно
потерять память!
— Да, а потом начались неприятности…
— Вы так и не знаете, что с ней произошло?
Кое о чем догадываюсь, но это неточно. И, может быть,
оттого, что она приняла не две, а одну таблетку, она кое‑что начинает
вспоминать. Ее преследуют сны, видения того, что произошло в эти пропавшие
сутки. Профессор завистливо вздохнул:
— Боже, какой бесценный экземпляр!
Но, увидев, что Кирилл нахмурился, тут же извинился.
— Но послушайте, Кирилл, если она приняла одну
таблетку, то, может, не выбросила вторую? — с надеждой спросил Солодов.
— Думаю, что вторая у нее сохранилась.
— О, Кирилл! Если бы вы смогли достать эту таблетку, я
провел бы анализ и выяснил точный механизм действия препарата и, возможно, смог
бы выработать вещество для снятия его последствий. Ведь надо же как‑то
помочь тем несчастным женщинам, которые ни за что ни про что заперты в
психушку!
Хорошо. Если вы обещаете не искать эту девушку и не
причинять ей дополнительных неприятностей, я постараюсь раздобыть вам эту
несчастную таблетку.
— Может быть, вы все‑таки передумаете, — с
надеждой спросил Солодов, — и приведете ее сюда?
— Ни за что, — твердо ответил Кирилл. — Я не
хочу, чтобы она знала, что могло бы быть, если бы эксперимент над ней не
сорвался, что она могла натворить, а может, уже натворила. Мне это все не
важно, а она пусть не знает.
— Она вам небезразлична? — догадался профессор.
— Дело не только в этом. Там еще много всего
наслоилось, но, простите, профессор, я уж не буду вас утомлять подробностями.
Профессор Солодов понял намек и нехотя отпустил Кирилла,
оставив у себя материалы.
* * *
С тех пор, с того самого дня, как погибли Валентина и Женя и
мы с Кириллом договорились доверять друг, он провожал меня домой после работы
каждый день. Просто встречал у магазина, потом мы ехали в метро, болтая о
пустяках, потом, как школьники, прощались у парадной, и он уходил. Ни разу он
не напросился на кофе, правда, я и сама его ни разу не пригласила. Так
продолжалось несколько дней, тот странный монотонный голос мне больше не
звонил, но успокаиваться я не спешила. Пока я не буду ничего знать точно, Аська
сюда не вернется. Сергей уехал по делам, Ксения Павловна помирилась с зятем и
опять жила у дочери, так что в квартире мы были вдвоем: я и Галкина кошка Пуся.
На все мои вопросы относительно того, что он собирается предпринять для
прояснения ситуации, Кирилл только отмалчивался.
У Нины маму положили в больницу, и она уходила пораньше, так
что оставались после закрытия только мы с Мишей. В этот вечер я заметила, что
он как‑то иначе на меня смотрит.
— Чего тебе? — достаточно сухо спросила я, не
хватало мне еще, чтобы он начал проявлять ко мне, так сказать, неслужебный
интерес.
— Да ничего, что‑то, я смотрю, ты в последнее
время какая‑то не такая. У тебя неприятности? На личном фронте?
— Если бы! — вырвалось у меня помимо воли, но Миша
понял не так.
— Хочешь, домой тебя сегодня отвезу? А то ты какая‑то
бледная.
— А потом что? — разозлилась я. — Ночевать
останешься?
— Ну, это ты брось, — Миша был абсолютно
спокоен, — ты же знаешь, у меня принцип: на работе — ни‑ни.
Это было верно, он ни разу не приставал с неприличными
предложениями ни ко мне, ни к Нине.
— Ну извини, — примирительно проговорила я.
— Замуж тебе надо, Татьяна, вот что, — вздохнул
он.
— Что‑что? С чего это ты решил, что я, на мужиков
бросаюсь, что ли?
— В том то и дело, что нет.
— Ну‑ка, объяснись!
Что тут объяснять, — разоткровенничался Миша, —
есть бабы простые, все у них как на ладони, сразу можно понять, хочет она или
нет. Предложишь такой намеком, конечно, она все сразу поймет, а если не
согласится, то не обидится и мужчину не обидит, как говорится, не прошло — и
ладно! А у тебя… вид такой, и не недоступный, а какой‑то… Вроде и вежлива
ты со всеми, и приветливая, никогда слова грубого не скажешь, а вот язык не
повернется что‑то такое тебе предложить, в ресторан там сходить или на
дачу съездить. Непростая ты женщина.
