Снова ярость, слегка успокоившаяся, пеленой застелила глаза.
Сволочь Лешка, мерзавец и дерьмо! И хочется курить. Она поискала в сумке
сигареты. Ведь была же пачка, она точно помнит, что покупала сегодня утром и
засунула в дальний кармашек про запас. Вытащили, хапуги…
— Закурить есть?. — хрипло спросила она водителя.
— Сам не курю и в машине курить не разрешаю, —
спокойно сказал он, не поворачивая головы.
Усилием воли она едва обуздала рвавшуюся наружу злость. Для
этого понадобилось сжать кулаки так сильно, что в ладонь врезались ногти…
— Сумку назад поставь, — посоветовал водитель,
снова не повернув к ней головы.
Подумав, она послушалась, только, как могла незаметно,
достала из сумочки защитный баллончик и спрятала его в карман куртки. Вряд ли
ей поможет баллончик, но все же спокойнее будет иметь его под рукой. Ничего,
даже если этот мужик и не довезет ее до дома, там, в городе, она легко поймает
другого ночного бомбиста. Она представила, какое лицо будет у Ритки, когда она
ввалится домой среди ночи. Придется ей все рассказать. Ритка начнет ахать и
делать круглые глаза, долго и со вкусом рассуждать, какой же Лешка подлец, а
она-то считала, что у них с подругой все серьезно. И даже, дуреха этакая,
предрекала им скорую свадьбу…
Снова ярость поднялась откуда-то из желудка, так что во рту
стало горько. Она увидела перед собой пьяную ухмыляющуюся морду Лешика, его
жидкие волосенки, прилипшие к потному лбу, его начавший оплывать голый торс… И
ведь знала же, что любовничек у нее форменная скотина, но никогда не думала,
что до такой степени!
Лет с пятнадцати усвоила она истину, что хороших мужиков не
бывает, они бывают плохие и очень плохие. Лешик был просто плохой — все же не
бандит, не убийца и не черный, с этими у нее никогда не было и не будет никаких
дел. К положительным качествам Лешика можно было отнести то, что он редко
напивался до поросячьего визга, и не давал волю рукам. Он, впрочем, пытался, но
она его быстро отучила. Все шло у них неплохо, и черт дернул ее согласиться
поехать на эту дачу!
Лешка заехал в магазин во время обеда. Покупатель в пятницу
валил валом, так что у нее не было даже времени закрыть кассу и сбегать в
подвальчик на углу, чтобы поговорить и выпить кофе. Лешик был какой-то
встрепанный, сказал, что вернулся его старый друг из отдаленных мест и что они
едут к нему повидаться, но что болтать об этом никому не стоит. Она только
пожала плечами — знала уже, что Лешик любит приврать, какой он крутой, что сам
он никогда не сидел, но всегда намекает на какие-то свои дела с крутыми
бандитами. Что-то не понравилось ей тогда в Лешкином взгляде, нужно было
отговориться болезнью, занятостью — мол, директор магазина заставляет сидеть
допоздна, но как раз накануне они поругались с одной бабой из бухгалтерии, а
все знали, что она капает директору на продавщиц. И в тот момент она
перехватила злорадный взгляд этой бабы. А директор строго-настрого запретил
болтать на рабочем месте с парнями. И курить на ступеньках перед магазином тоже
запретил — у него приличный магазин, а не забегаловка какая-нибудь.
И она только кивнула Лешику в ответ — поедем, мол, раз
зовут, тем более — погода хорошая. Потому что Лешик — это такой тип, которому
легче отдаться, чем объяснить, почему не хочешь. Впрочем, все они одинаковы.
Дача оказалась старым деревенским домом, располагающимся на
задворках маленькой забытой деревни. Они долго ехали по шоссе, потом свернули
на грунтовку, потом долго плутали по проселкам, пока не встретили на полянке
бабку с козами. Лешик к тому времени окончательно озверел, по всякому поминая
матушку и подвеску. Старуха охотно объяснила им дорогу, присовокупив, что
плутали они совершенно зря, что это только на машине долго, а по тропиночке они
с козами до шоссе минут за сорок добегают.
Дом выглядел необитаемым. Забор покосился, немытые окна
источали тоску, как выцветшие глаза слепого. Лешик долго сигналил, пока не
вышел откуда-то сзади маленький вертлявый парень без одного переднего зуба и в
рваных кроссовках. Он велел перестать сигналить и заезжать во двор. Ворота они
с Лешиком открыли с большим трудом — до того вросли в землю.
Участок зарос лебедой и крапивой. Репейники тут же вцепились
в новые брюки, она едва не сломала каблук, споткнувшись, и разозлилась на себя
и на Лешку — зачем он завез в такую глушь и зачем она согласилась. В горнице,
пахнувшей многолетней пылью и мышами, за простым деревянным столом сидели двое.
Один — худой, растрепанный мужик с кривым ртом. Трехдневная щетина не могла
скрыть мелких шрамов на лице. Он повернулся на скрип двери и малость остолбенел
при виде входящих. Она мысленно усмехнулась, привыкла уже к такой реакции. Рост
— метр восемьдесят, да еще каблуки, волосы очень светлые, почти белые, до
середины спины, глаза цвета голубого льда и такие же холодные.
— Здравствуйте! — сказала она строго и взяла Лешку
под руку, чтобы те двое сразу поняли, что она не сама по себе, а с мужчиной.
Лешик, однако, тут же освободился и полез к небритому обниматься.
— Знакомьтесь! — торжественно объявил
Лешка. — Это Элеонора!
Лицо ее перекосилось от ярости. Ведь тысячу раз просила
Лешку не называть ее так! Достаточно в школе натерпелась от глупости родителей!
Как ее только не дразнили! «Королевской норкой», потому что фамилия ее
Королёва. Просто «Королевой», когда в шестом классе учительница прочитала им
балладу про королеву Элинор. И наконец, в восьмом классе в нее влюбился Митька
Золотарев и заметил как-то, что снежинки, падая ей на лицо, никогда не тают. И
тогда к ней накрепко прилипла кличка «Снежная Королева». Это было в общем не
так плохо, однако имя свое она ненавидела и незнакомым всегда представлялась
Лерой. Лешка выкрал как-то у нее из сумочки паспорт и с тех пор называл
Элеонорой, когда ему хотелось ее позлить. Сейчас же он просто хотел
продемонстрировать старому другу, какая у него классная телка.
Далее был извлечен из багажника ящик водки, кое-какая
закуска, и началась пьянка. Она злилась на Лешку — зачем привез в типично
мужскую компанию, ей здесь совершенно нечего делать. Все, пора браться за ум и
искать себе нормального мужика — вот прямо с завтрашнего утра и начнет.
Держалась в тени, пила мало и мечтала только дотянуть
кое-как до утра, а там уж она уговорит Лешку уехать пораньше. Геша пил стакан
за стаканом, внешне не пьянея, только глаза его, и без того нечистые,
покрывались серой мутью. Гитарист пел, не уставая. Песни все были со слезливым
блатным надрывом, про несчастную любовь и про зону, про встречи и расставанья,
про трудную бандитскую судьбу. Изредка Геша ставил перед ним граненую стопочку,
клал ладонь на струны и говорил ласково: «Петюня, выпей!» Гитарист аккуратно
опрокидывал в рот стопку, заедал хрустящим огурцом и снова принимался за свое.
Песни все были похожи одна на другую, так что хотелось его выключить, как
радио.
Время шло, водка не кончалась. Пару раз она выходила
покурить на воздух. Но в запущенном саду не было дорожек, да к тому же там
ошивался тот маленький вертлявый типчик, что открывал им ворота, его почему-то
к столу не позвали.
