Пилот выровнял машину и повернулся к пассажирке:
— Ну, ты как — жива? Скоро выйдем из грозового фронта!
— Хоть бы уж поскорее! — проговорила Лера, вытирая
со лба холодный пот.
Прошло еще не меньше получаса, и самолет действительно вырвался
из косматого облака. В иллюминаторы влился ослепительный солнечный свет.
— У меня там в термосе кофе, — подал голос Калмык,
откинувшись в кресле, — налей мне кружку!
Только теперь Лера увидела, как его измотал полет через
грозу.
Налив пилоту кофе, она снова поудобнее уложила Николая. Он
крепко спал. Лицо слегка порозовело, очевидно, лекарство подействовало. Лера
вытерла ему мокрый лоб и шею, подоткнула одеяло и свернулась в кресле
калачиком. Ее неудержимо клонило в сон.
— Поспи, — проговорил Калмык, — это от
таблетки. От болтанки помогает, но потом действует как снотворное…
— Угу… — пробормотала Лера и погрузилась в сон, густой
и липкий, как сахарный сироп.
Ей снова снилась бесконечная, убегающая под колеса дорога,
пустынное шоссе, вдоль которого валялись скелеты неудачников, не справившихся с
управлением или не вписавшихся в поворот, не выдержавших трудностей этого пути.
И сзади доносился шум нагоняющей ее машины. Лера пыталась обернуться, чтобы
разглядеть того, кто едет за ней, но это никак не получалось, тело не слушалось
ее, оно совершенно одеревенело…
Она резко проснулась.
Тело действительно одеревенело от неудобного положения. Лера
пошевелилась, встряхнула головой, чтобы отогнать сон. Впереди виднелась
напряженная спина пилота, словно сросшегося с штурвалом.
— Долго я спала? — спросила она хриплым со сна
голосом.
— Часа четыре, — отозвался тот, не поворачивая
головы.
— Ничего себе! А я думала, на несколько минут
задремала…
Сон не прибавил бодрости, не разогнал усталость. Поневоле
она задумалась обо всем, что произошло с ней за последние дни. Слишком много
событий, гораздо больше, чем за всю предыдущую жизнь. Лера вспомнила ту,
предыдущую жизнь и поняла, что вспоминать-то в сущности было нечего. Детство,
отравленное вечно пьяным отчимом, замотанная, всегда понурая мать, постоянно
орущий маленький Женька…
«Нельзя, — тут же прервала она себя, — нельзя так
о них вспоминать. Их больше нет».
Она послушно стала вспоминать хорошее, но в голову приходило
только, как Женька клеил в детском саду дурацкие коробочки и дарил их им с
мамой на Новый год. А на Женский день полагалась открытка с кривобокой
восьмеркой, и братик нацарапал неумелой рукой внизу «МОРТА». Не «марта», а
«морта», так и подарил маме.
Она почувствовала, как слезы закипели на ресницах. «Morte» —
означает «смерть». Слишком много смертей за последнее время.
Внезапно она резко поднялась в кресле. Слезы высохли, не
успев пролиться. А что, если это она, Лера, притягивает смерть и все возможные
несчастья? В самом деле, ехал себе Затвор ночью по дороге, надеялся ведь, что
проскочит? Подсадил ее — и вот пожалуйста, перестрелка на шоссе, все убиты,
кроме нее. И Ритка… И Митька… Этот-то уж точно погиб из-за нее. И Василий
Шлыков сидел бы у себя в деревне, лудил бабкам кастрюли, никуда не ездил…
Теперь Николай. Если бы его повязали менты в Питере, то
сейчас бы парился он в камере, но зато целый. А так неизвестно, выживет ли. Или
вот еще Хирург…
Ладно, это все лирика. Никому не нужные бабские сантименты.
Нужно взять себя в руки, в который раз приказала она себе и выглянула в
иллюминатор.
Пейзаж за окном полностью изменился. Теперь они летели не
над выцветшей осенней равниной, а над тускло-рыжими холмами, постепенно
переходящими в серые нагромождения скал. Впереди по курсу виднелись горы,
увенчанные снеговыми шапками.
— Долго еще лететь?
— Да нет, через час будем на месте!
Самолет немного снизился, как бы прижимаясь к скалистым
предгорьям, и вдруг резко изменил курс, нырнув в узкое ущелье, поросшее чахлым
кустарником.
— Вот теперь начинается настоящая работа, — проговорил
Калмык, и Лера со своего места увидела, как напрягся пилот, как ссутулились его
покатые плечи.
Самолет летел совсем низко, повторяя повороты ущелья. На
одном из таких поворотов Лера увидела прилепившиеся к откосу домики горного
аула, мелкие человеческие фигурки, пасущееся на склоне стадо овец. Из трубы на
одной крыше тянулся дымок.
Самолет сделал еще один поворот, края ущелья разошлись, и
внизу показалось горное озеро — ослепительно синее, круглое, удивительно
красивое в обрамлении серых, мрачных скал. Пилот плавно повернул штурвал,
самолет лег на крыло, промчался над синей гладью озера и снова вошел в ущелье.
На этот раз оно было еще более крутым, узким и мрачным,
скалы едва не задевали крылья самолета. Справа в тени скалы мелькнуло какое-то
движущееся пятно — наверное, дикое животное в страхе спасалось от ревущего в
небе двухмоторного чудовища.
Пилот немного забрал штурвал на себя, подняв самолет чуть
выше, но не выходя из ущелья.
— Пристегнись, — бросил он через плечо, —
через несколько минут будем садиться!
Лера закрепила Николая, затем сама села в кресло и
застегнула потертый брезентовый ремень. Самолет снова развернулся, повторив
изгиб ущелья, впереди по курсу показался пологий склон, заканчивавшийся ровным
каменистым участком не больше пригородного огорода.
«Неужели мы сядем на этот пятачок? — в ужасе подумала
девушка. — Да здесь не хватит места, чтобы машину поставить! Нет,
наверное, посадочная площадка будет дальше, за следующим поворотом ущелья…»
Однако самолет явно направлялся прямо к каменистому склону.
Еще немного — и он разобьется…
Звук мотора изменился. Кажется, он снижал обороты, еще
находясь в воздухе над ущельем. Калмык напрягся, на его шее напряглись жилы.
Казалось, он усилием собственных мышц удерживает машину в воздухе. Мотор
работал все глуше. Еще немного — и самолет окончательно потеряет высоту. .ив
тот момент, когда падение казалось неизбежным, шасси коснулись склона, машина
прокатилась по каменистой площадке, разбрасывая колесами мелкие осколки щебня,
и резко остановилась.
Тишина показалась Лере просто оглушительной.
Она почувствовала боль в ладонях, и поняла, что в напряжении
последних секунд сжала кулаки, до крови вонзив в ладони ногти.
— Да ты просто волшебник! — проговорила она в
спину пилоту.
— А, это ерунда! — отмахнулся тот и вытащил из-под
сиденья полупустую бутылку коньяка. — Видела бы ты, как в прошлом году я
посадил свою старушку в Кара-Тепинском ущелье! Там рулежка была не больше
тридцати метров!
Теперь и Мосол проснулся, выглянул в иллюминатор и
удовлетворенно замычал. Неожиданно пошевелился и Николай, открыл глаза и
приподнялся на локте:
