— Недолго, — отмахнулся Николай. — А где мой
друг Джамаль?
— Джамаль ранен в перестрелке с матхабами, мы оставили
его в деревне белуджей неподалеку от Монтурского перевала. Теперь я командую
его людьми, меня зовут Хамас. Я племянник Черного Касыма. Ты помнишь Черного
Касыма?
— Кто же его не помнит! — Николай отступил на шаг
и добавил: — Но дядя и племянник — это не одно и то же, а Джамаль еще жив!
— Он тяжело ранен и вряд ли выживет! — Хамас
покосился на окружавших его всадников и продолжил:
— Теперь тебе придется иметь дело со мной, и я буду
устанавливать новые правила.
— Мы с Джамалем обо всем договорились, и я не думаю,
что нужно менять правила игры, когда карты уже на руках!
— Это — мои горы, — горделиво проговорил Хамас,
поведя вокруг себя рукой. — И только я здесь решаю, как сдавать карты и
когда устанавливать правила! Если ты хочешь участвовать в игре — принимай мои
правила, а если нет…
В голосе Хамаса прозвучала угроза, а молодой всадник,
державшийся рядом с ним, передернул затвор винтовки.
— Джамаль еще жив, — повторил Николай, отступив на
шаг и прижавшись спиной к скале. — Он — настоящий мужчина, и он
выкарабкается. Его не раз ранили. И каждый раз находился кто-то, кто спешил его
похоронить. А насчет того, чьи это горы… полковник Талал из горной жандармерии
Белуджистана тоже считает их своими. Талал — мой друг, я качал на руках его
сыновей…
— Талал далеко, — насмешливо проговорил
Хамас. — Ты, конечно, можешь позвать его, но вряд ли он услышит. Талал
далеко, а я рядом, так что тебе придется принять мои правила. И для начала я
хочу повысить цену товара. У меня отличный товар, а ты платишь за него, как за
дешевую курдскую соломку…
— Я платил Джамалю хорошую цену, мы давно с ним
работали, не подводили друг друга, и все были довольны. Так что незачем менять
то, что всех устраивало!
Джамаля больше нет! — рявкнул Хамас. — Есть я! И
тебе придется принять мои условия, хочешь ты этого или не хочешь! Иначе ты и
твои друзья уже сегодня пойдете на корм стервятникам!
Всадник, гарцевавший рядом с Хамасом, вскинул винтовку,
направив ее на Николая.
Лера поняла, что настал момент, когда она должна вступить в
игру. И еще она поняла, что силы неравны и через несколько минут Николая и его
спутников перестреляют, а потом доберутся и до нее.
Однако она раздумывала какую-то долю секунды. Точнее, вовсе
не раздумывала, потому что палец уже лег на спусковой крючок автомата, а руки и
глаза сделали все так, как учил ее Николай: навести прицел чуть ниже цели и
выпустить короткую очередь…
Она целила в молодого всадника с винтовкой и не
промахнулась: он выронил оружие и свалился с лошади. Одна нога осталась в
стремени, а испуганная выстрелами лошадь отбежала в сторону, волоча мертвого
хозяина за собой.
Однако одновременно и Хамас свалился с седла, хотя Лера в
него не стреляла. Он лежал на раскаленных солнцем камнях, не подавая никаких
признаков жизни.
Лера оглядела толпящихся внизу всадников и увидела, как
широкоплечий бородач опускает автомат Калашникова. В рядах всадников за спиной
бородача произошло какое-то движение, еще один человек упал с лошади с
перерезанным горлом, и все снова затихли.
— Хамас был слишком молод, — проговорил бородач,
выезжая вперед, — он не знал, как должен вести себя в горах настоящий
мужчина. Джамаль еще жив, и нельзя торопить его смерть. И нельзя менять
правила, которые не ты установил!
— Здравствуй, Мехмет! — проговорил Николай, шагнув
навстречу бородачу. — Джамаль поправится и проживет еще сто лет, и ты
всегда будешь его правой рукой. Давай поговорим о наших делах.
Бородач спешился, они с Николаем отошли к скале и опустились
на землю, по-турецки скрестив ноги. Некоторое время они вполголоса
разговаривали, затем пожали друг другу руки и поднялись. Мехмет что-то
прокричал, и его люди тоже спешились и стали снимать с лошадей седельные сумки.
Вскоре целая груда плотно упакованных тюков громоздилась у
ног Николая. Николай опустился на колени, вскрыл один из тюков, потрогал его
содержимое, достал немного и попробовал на вкус. Затем он сделал знак немому.
Мосол подошел к пасущимся в стороне лошадям, расстегнул прикрепленные к седлам
торбы с провизией и вытащил оттуда круглый каравай.
Лера с удивлением следила за происходящим.
Мосол подошел к Мехмету, протянул ему каравай. Бородач
сделал знак одному из своих людей, тот подошел, держа в руках холщовый мешочек.
Мехмет разломил каравай надвое, и Лере на какой-то момент показалось, что она
ослепла — из разломленного хлеба хлынул поток пронзительного, голубоватого
света.
Моргнув и протерев глаза, она поняла, что внутри каравая
спрятаны бриллианты. Эти камни нельзя было спутать ни с чем, их блеск слепил
глаза и одновременно притягивал взгляд, так что нельзя было оторваться от
созерцания такого чуда.
Мехмет пересыпал сверкающие камни в холщевый мешочек и
спрятал его под одежду. Затем он еще раз пожал руку Николаю и что-то прокричал
своим людям. Они снова вскочили в седла, и караван, развернувшись, двинулся в
обратный путь.
Проводив взглядом удаляющийся караван, Николай повернулся к
своим спутникам и распорядился:
— Быстро собираемся и едем обратно. Здесь находиться
опасно, в любую минуту могут вернуться матхабы, да и от горной жандармерии
всякой пакости можно ожидать.
Тюки с товаром разделили на четыре части и приторочили к
седлам. Лошади успели отдохнуть, и как только всадники оседлали их, они бодро
затрусили в обратный путь. Выносливые животные чувствовали, что возвращаются
домой, и их не приходилось понукать.
— Что в этих тюках, — спросила Лера, когда тропа
позволила ей поравняться с Николаем, — маковая соломка?
— Нет, соломку поставляют курды, с ней гораздо больше
возни. Люди Джамала привозят опиум-сырец.
— А где ты его перерабатываешь в героин?
— На нашей стороне границы, — коротко ответил
Николай и ударом каблуков пустил свою лошадь вперед.
Лера поняла, что задала лишний вопрос, что Николай все еще
не доверяет ей. Она сосредоточилась на дороге.
Тропинка извивалась по горному склону, то подходя к самому
краю обрыва, то пересекая широкие каменистые площадки, заросшие низким
неприхотливым кустарником. После нескольких часов пути она круто забрала вверх.
Впереди показалась горная хижина, в которой они провели минувшую ночь.
— Остановимся здесь ненадолго? — спросила Лера,
оглядев ссутулившегося от усталости Николая.
— Ты очень устала? — недовольно спросил он.
— Я — нет, но ты…
— А я прекрасно себя чувствую, — огрызнулся
он, — и вполне могу продолжать путь! Для привала сейчас не время. Если
здесь нас застанут матхабы, все может кончиться очень печально. Мы не сможем
отбиться в этой хижине, а что они делают с теми, кто попал к ним в руки, —
тебе лучше не знать.
