Около полудня возле въезда на территорию Центра восточных
единоборств остановился «шестисотый» «мерседес» с затемненными стеклами.
Охранник вызвал старшего, и тот, разглядев номер «мерседеса», позвонил по
местному телефону руководителю Центра, который для своих людей носил скромное
имя Учитель, а для посторонних, в особенности для недоброжелателей — несколько
претенциозное имя Ли Куй. Те, кто в свое время одолел классический китайский
роман «Речные заводи», усмехались, слыша это имя, они знали, у кого оно
позаимствовано. Но таких было мало.
Ли Куй, узнав, кто к нему пожаловал, распорядился открыть
ворота и сам пошел навстречу гостю.
«Мерседес» въехал на территорию Центра и остановился перед
крыльцом. Дверцы распахнулись, из машины выскочили двое подтянутых охранников и
помогли выйти невысокому полному китайцу средних лет.
Ли Куй спустился по ступеням крыльца навстречу гостю и
церемонно поклонился. Гость сдержанно кивнул в ответ. На лице его была печать
страдания, мешки под глазами говорили о бессонной ночи.
— Я несказанно рад видеть вас в своем скромном жилище,
господин Фан.
— Слава, брось свои китайские церемонии, я не для этого
приехал, а для серьезного разговора.
— Прошу. — Ли Куй взял гостя под руку и повел
внутрь здания.
Телохранителей задержали при входе, босс повернулся к ним и
приказал не вступать в пререкания. Вслед за хозяином он прошел через холл,
увешанный китайскими свитками с рисунками тушью и цепочками иероглифов, затем
через большой спортивный зал, где около тридцати молодых людей в такт восточной
мелодии красиво, как балетные танцовщики, наносили друг другу удары ногами.
Пройдя через зал, они оказались в небольшой полутемной комнате, обставленной
низкой деревянной лакированной мебелью.
Хозяин усадил гостя в низкое кресло, подал ему белую
фарфоровую чашечку и налил из чайника подогретую рисовую водку. Гость
поморщился:
— Слава, ты же знаешь, что я не пью эту дрянь.
— Дорогой господин Фан, — церемонно, но с ноткой
издевки в голосе сказал Ли Куй, — нельзя так отрываться от своих корней.
Мы с вами китайцы, и мы должны чтить традиции своей великой родины. В конце
концов, я не требую, чтобы вы безукоризненно говорили на пекинском диалекте и
умели писать три тысячи основных иероглифов, но выпить со мной чашечку рисовой
водки вполне в ваших силах.
— Ладно, ладно, — Ли Фан поднес к губам
чашку, — в конце концов, мы оба родились в России и чувствуем себя скорее
русскими, чем китайцами…
— Вы — может быть, — неожиданно агрессивно ответил
Ли Куй, — но я — нет. Итак, скажите мне, господин Фан, чем я обязан вашему
посещению после нашей прошлой, не слишком теплой встречи?
— Слава, я понимаю, что ты сейчас попляшешь на моих
костях. Я к этому готов. Согласись, что тогда ты наехал на меня без всяких к
этому оснований, ведь из того, что я китаец, как и ты, вовсе не следует, что я
должен ложиться под твою крышу. У меня охрана хорошая, ты в этом сам убедился.
— Ах, господин Фан, как я жалею, что вы не хотите
усвоить утонченные манеры нашей великой родины! Что за выражения — «наехал»,
«крыша»! Раз вы сегодня ко мне пришли по своей воле, следовательно, вы признали
мою правоту!
— Слава, я согласен идти под твою крышу.
— Какие радостные слова! Что же вас заставило прийти к
такому мудрому решению?
— Какая-то сволочь убила мою жену.
— О, какое горе, господин Фан! — Ли Куй изобразил
на лице горестное изумление, хотя информацию эту получил чуть позже самого
Фана.
— Прекрати клоунаду! Мне больно, как еще никогда не
было. Я с трудом терплю эту боль. Она… она оказалась… Но я простил бы ей все,
лишь бы она была жива. Я ее любил… — Рыдания заглушили последние слова Ли Фана,
он закрыл лицо руками, плечи его мелко затряслись.
Ли Куй сидел напротив него с каменным лицом, ничем не
выдавая своих эмоций.
Внезапно Фан убрал ладони и поднял лицо к своему
собеседнику. На лице его не осталось и следа минутной слабости, оно выражало
только гнев и решимость.
— Ты знаешь, что я от твоих людей отбился и снова
отобьюсь, но я иду под твою крышу добровольно. Плата за это — убийца моей жены.
Ты должен найти его и наказать. В милиции считают, что ее убила женщина, жена
того жеребца… Они нашли там ее перчатку со следами пороха. Но я не верю в
убийство из ревности, слишком все было бы просто. Сердце подсказывает мне, что здесь
что-то совсем другое. Узнай правду, найди виновного и накажи — и я добровольно
перейду под твое покровительство.
Глаза Ли Куя радостно загорелись.
— Я рад, господин Фан, что вы наконец стали думать и
чувствовать как настоящий китаец. Месть праведна, месть священна. Я помогу вам
отомстить, но вы помните, что месть — это блюдо, которое подают хорошо
остывшим.
— Я готов ждать, сколько нужно, — кивнул Ли Фан.
Ли Куй поднял с пола бамбуковую трость и ударил в небольшой
медный гонг. В комнату вбежал подросток в китайской одежде. Он остановился
посередине, поклонился и сказал:
— Слушаю, Учитель.
— Позови Юй Сяна, Бо Джина и Сюй Дэ. — Подросток
тут же исчез.
Ли Фан покачал головой и сказал вполголоса:
— Ну и цирк ты здесь устроил. Тебе самому-то не смешно?
Ли Куй помрачнел:
— Господин Фан, если вам не важны и не интересны
традиции нашей великой родины, то очень многим людям они помогают жить, уважая
себя, и придают силы для борьбы с врагами. Если бы не ритуал, который мы строго
и неукоснительно соблюдаем, мы не были бы так сильны и не привлекали бы к себе
сердца столь многих.
— Ну хорошо, сам ты китаец, но ведь у тебя больше
половины людей — не китайцы.
Когда Великая Монгольская армия двигалась по просторам Азии,
она, как снежный ком, собирала вокруг себя сотни народов, и эти народы
роднились с монголами и забывали свое прошлое. Китайцы — это тоже множество
народов. Так и в моей семье собрались многие народы — киргизы, и казахи, и
калмыки. Есть среди нас и русские, но все чувствуют любовь к великой китайской
культуре, и для всех открываются врата Шаолиня…
В этот момент двери комнаты распахнулись и на пороге
появились трое молодых людей в шелковых широких штанах, куртках и деревянных
сандалиях. Все трое церемонно поклонились, и старший сказал за всех:
— Мы ждем приказаний, Учитель!
— Вы видите этого господина, — начал Ли
Куй, — это господин Фан, наш друг. Раньше у нас были некоторые
разногласия, но сейчас они забыты. У господина Фана большое горе. У него
погибла жена. Ее кто-то убил. Вас троих ждет важное дело. Вы узнаете истину,
найдете убийцу жены господина и покараете его.
Старший из троих, носивший в Центре имя Юй Сян, а по
паспорту Равиль Султанбеков, опять ответил за всех троих:
