"Храбрый недоумок, - поплыли по небу
чьи-то фиолетовые расплывчатые мысли, - куда полез, щенок! Вернись
назад!!".
"Дерзкий поступок, - яркие буквы цвета
морской волны взвились над горизонтом, они явно выражали ободрение. - Смелый
мальчик. Пусть получит подарок за чистые помыслы и смелость".
Неведомая сила выбросила переставшего дышать
Никиту из воды на берег, и над ним, на потемневшем и ставшим темно-синим небе,
уничтожив бумажное помятое солнце, вспыхнули яркие звезды. Они образовали
полукруглый венец, всполохами переливаясь прекрасным северным сиянием, а потом,
одна за другой, под предводительством Геммы, самой яркой из них, заскользили по
воздуху вниз, к груди Никиты.
Осторожно, одна за другой, звезды вошли в его
сердце, запечатлев в нем рисунок Северной Короны.
Никита открыл глаза и резко сел в кровати.
Он проснулся, словно от удара по голове. Правая
рука быстро нащупала рукоять ножа у изголовья в зазоре между спинкой дивана и
матрасом - привычками разбрасываться Ник не мог да и не желал. Оружие всегда
было при нем, и в каждой новой квартире парень имел обычай равномерно
распределять его по всем комнатам, чтобы оно находилось в зоне досягаемости. Да
и не зря Март говорил, что холодное оружие в кровати оберегает от дурных снов,
особенно если клинок отлично, до зеркального блеска, отполирован. Тогда злые
духи видят свои жуткие отражения в нем и пугаются, оставляя человека и его сны
в покое. Правда, поверья гласили, что лучше всего хранить нож под подушкой, но
с этим Андрей, а следом за ним и Ник, были не согласны. Слишком много лишних
секунд пройдет в случае реальной угрозы, пока будешь доставать оттуда свой нож.
Да и опасность порезаться существует - по крайне мере, Андрей всегда
издевательски намекал младшему брату, что его руки не настолько прямые и
ловкие, чтобы однажды не наткнуться на острие клинка, спрятанного под подушкой.
Нож в руке успокаивающие подействовал на Ника.
Дыхание его до сих пор оставалось прерывистым, словно он пробежал несколько
кругов на спортивной площадке. А там, где билось сердце, было холодно и вязко,
словно его, сердце только что макнули во что-то мокрое, терпкое и ледяное.
Парень и сам не понял, отчего так резко
подорвался и почему так жутко себя чувствует. Никогда раньше он не просыпался
непонятно от чего, без видимой или слышимой причины. Осторожного и
внимательного Никиту мог разбудить любой, даже самый незначительный шум, но
сейчас было абсолютно тихо. Даже на улице не слышно было ни шороха. И никаких
кошмаров ему вроде бы и не снилось. Ему вообще в последние месяцы почти ничего
не являлось во сне: ни хорошее, ни плохое.
Да, Ник справедливо полагал, что раз на утро он
ничего не помнит, то ночью ему ничего и не сниться. Усмехаясь сам над собой,
считал, что, наверное, нож в кровати все же помогает ему избавиться от снов. Но
сейчас, как и всегда, он просто забыл свои черно-белые газетные сновидения.
Парень, приказав сердцу войти в свой обычный
ритм, несколько раз глубоко вдохнул воздух, встал с кровати, неспешно подошел к
окну и распахнул его, впустив в комнату поток свежего ночного воздух, который
тут же окутал его обнаженный крепкий торс. Сон свой он, естественно, так и не
вспомнил, вот только отчего-то перед его внутренним взором стоял образ старшего
брата. Ник попытался выкинуть его из головы, но не смог: против Андрея он
всегда был бессильным. Ухмыляющийся довольный Март постоянно смотрел на Никиту
из подсознания. Сейчас, например, память подкинула его в образе почти
шестилетней давности, когда Андрей узнал, что его братишка сам поступил в
государственный университет на престижную специальность экономического
факультета. Следом за ним в светловолосой коротко стриженой голове появились и
другие лица из прошлого, которое никак не хотелось забываться. До самого
рассвета - сегодня яркого, игривого, темно-оранжевой бархатной каймой
застывшего на краях быстрых рваных облаков - Никита просидел на подоконнике, у
открытого окна, отгоняя и отгоняя непрошеные воспоминания и полузабытые лица.
Знакомые, подельники, враги. Умершие родственники, старший брат, единственный
друг, первая любовь. Все они теребили память, как заведенные, не желая
успокоиться, и каждый из них шептал что-то свое.
Чем больше лиц мелькало в воображении, тем
сильнее становился издевательский ветер на улице. Ник находился на восьмом
этаже и мог сполна почувствовать всю силу быстрого и порывистого дыхания
июньского утреннего воздуха.
- Иди против ветра, - задумчиво сам себе сказал
Кларский и сам же себя обозвал клиническим психом. Молодой человек нервно
постучал пальцами по подоконнику, куда случайно попали первые томные солнечные
лучи. Что-то продолжало его беспокоить - то, что казалось очень важным, но
никак не желало выплывать из потайных глубин памяти.
А последним лицом, которое подкинула ему
коварная память, было симпатично-задорным, голубоглазым и окаймленным светлыми,
едва достигающими до плеч волосами, на одной из развевающихся прядей которых
сидела золотая бабочка. Она вдруг сделалась изумрудной, а потом стала
переливаться сверкающим серебром.
Девушка, на волосах которой сидела эта
невероятная бабочка, мило улыбнулась Никите, и он не смог отвести взгляда от ее
губ - малиновых, чуть закушенных, очень и очень привлекательных. Молодой
человек протянул вперед руку и коснулся этих губ кончиками пальцев, заставив их
обладательницу засмеяться.
"Помнишь, что я тебе сказал? - спросил
мысленно Ник, глядя на девушку, не мигая и зная, что она понимает его без слов.
- Я сказал тебе, что я вернусь. Помнишь?".
Она молчала, осторожно касаясь его вытянутой
напряженной руки и гладя ее.
"Так ты помнишь или нет?", - начал
сердиться парень.
Ответа все не было - девушка с бабочкой на
волосах продолжала гладить его руку: нежно, но не настойчиво, а осторожно,
рассматривая его лицо, как картину.
"Смотреть будешь или отвечать?", -
сощурился Кларский и резко, неожиданно и для нее, и для себя, грубовато прижал
девушку к себе, одной рукой обняв за талию, а другой приподняв ее заостренный
гордый подбородок и проведя по ее вишневым, мигом плотно сомкнувшимся губам
своими, в предвкушении чего-то большего.
"Ответишь ты мне или нет? Пожалеешь ведь,
если будешь играть в молчанку", - со злым удовольствием целуя напряженную,
испуганную светловолосую девушку в щеку и в уголок губ, вновь мысленно сказал
Никита. Она продолжала упрямо молчать, и это раззадорило его. Ник еще крепче,
почти до боли прижал непослушную девчонку к себе, и, властно заглянув ей в
голубые глаза, надавил большим и указательным пальцами на ее бледные щеки,
заставив малиновый, как у куколки, ротик, раскрыться.
"Я же сказал", - с удовольствием
опустил он ладонь чуть ниже и принялся целовать непослушную нахалку,
наслаждаясь ее страхом и своей силой.
Поначалу девушка сопротивлялась, но затем
сделалась покорной - не только позволяла целовать себя, но и отвечала сама,
обняв Никиту за плечи.
