По выходе "Горя от ума" в свет замечательную статью написал о пьесе Сенковский. Он желал покончить с мелкой и во многом лицемерной полемикой вокруг пьесы. Против пьесы восстали задетые ею. "Кто безусловно поносит "Горе от ума", тот оскорбляет вкус всего народа и суд, произнесенный всею Россиею. Это народная книга: нет русского, который бы не знал наизусть по крайней мере десяти стихов этой комедии..." И тотчас дал замечательное определение, которое, прекращая нападки Вяземского, перекликалось с его словами о Фонвизине: 5 "Подобно "Свадьбе Фигаро", это комедия политическая: Бомарше и Грибоедов, с одинаковыми дарованиями и равною колкостью сатиры, вывели на сцену политические понятия и привычки обществ, в которых они жили, меряя гордым взглядом народную нравственность своих отечеств". 6 Последняя фраза явно ошибочна.
Грибоедов всегда противопоставлял народные нравы и народную нравственность нравам образованной части общества, "поврежденного класса полуевропейцев", которому сам принадлежал ("Загородная поездка"). Упоминание о Бомарше заслуживает анализа и изучения. "Если "Горе от ума" уступает творению французского комика в искусстве интриги, с другой стороны, оно восстановляет равновесие свое с ним в отношении к внутреннему достоинству поэтическою частью и прелестию рассказа".
Дело касается сюжета. "Кто-то со злости выдумал об нем, что он сумасшедший, никто не поверил и все повторяют" - такова основа сюжета, и здесь Сенковскому недаром припомнился Бомарше.
Ср. действие 2 "Севильского цирюльника":
Базиль. ...Втянуть его в скверную историю это в добрый час, и тем временем оклеветать его бесповоротно,
Бартоло. Странный способ отделаться от человека!
Базиль. Клевета, сударь: вы совсем не знаете того, чем пренебрегаете. Мне приходилось видеть честнейших людей, почти уничтоженных ею. Поверьте, не существует той плоской злостной выдумки, мерзости, нелепой сказки, которую нельзя было бы сделать пищей праздных людей в большом городе, как следует взявшись за это, а у нас тут имеются такие ловкачи... Сначала легкий говор, низко реющий над землей, как ласточка перед грозой, шопот pianissimo бежит и оставляет за собой ядовитый след. Чей-нибудь рот его приютит и piano, piano с ловкостью сунет в ваше ухо. Зло сделано. Оно прорастает, ползет, вьется, и rinforzando из уст в уста пойдет гулять. Затем вдруг, не знаю отчего, клевета поднимается, свистит, раздувается, растет у вас на глазах. Она устремляется вперед, ширит свой полет, кружится, схватывает все, рвет, увлекает за собой, сверкает и гремит, и вот, благодаря небу, она превратилась в общий крик, crescendo всего общества, мощный хор из ненависти и проклятий. Кой черт устоит перед ней?
Действие 4 той же пьесы:
Базиль. Клевета, доктор, клевета! Всегда следует пристать к пей.
Сомневаться в том, что это было учтено Грибоедовым, не приходится (ср. сравнение клеветы со "снежным комом" в первой редакции "Горя от ума" 7).
Более того - Грибоедов учился у Бомарше искусству построения сюжета. Ср. предисловие к "Женитьбе Фигаро": "Я думал и продолжаю думать, что нельзя достичь на театре ни большой трогательности, ни глубокой нравственности, ни хорошего и неподдельного комизма иначе, как путем сильных положений в сюжете, который хотят разработать, - положений, постоянно рождающихся из социальных столкновений... Комедия менее смелая, не преувеличивает столкновений, ибо ее картины заимствованы из наших нравов, ее сюжеты - из жизни общества... Басня - это краткая комедия, а всякая комедия не что иное, как пространная басня; разница между ними заключается в том, что в басне звери умны, а в нашей комедии люди бывают зачастую животными и, что того хуже, животными злыми".
Искусство живого изображения у Грибоедова таково, что исследование его отодвинуло все остальные моменты. Исследованием сюжета "Горя от ума" занимались гораздо менее. Но сила и новизна "Горя от ума" была именно в том, что самый сюжет был громадного жизненного, общественного, исторического значения. Бомарше был здесь не "источником", а только учителем. "Сильное место в сюжете" - это выдумка о сумасшествии Чацкого.
Возникновение выдумки - наиболее сильное место в любовной драме Чацкого. Оно основано на собственных словах героя. Пытаясь разгадать, кого любит Софья, и не доверяя очевидности, Чацкий как бы примиряется с концом своей любви. Он горько иронизирует над своей отвергнутой любовью, называя ее сумасшествием:
Потом
От сумасшествия могу я остеречься;
Пущусь подалее - простить, охолодеть,
Не думать о любви, но буду я уметь
Теряться по свету, забыться и развлечься.
На это горькое признание Софья говорит (про себя):
Вот нехотя с ума свела!
Софья, выведенная из себя словами Чацкого о Молчалине, из мести повторяет это:
Он не в своем уме.
Искусство - в еле заметных усилениях. Интересно, что слух пущен через безыменных г. N и потом г. D. Распространение и рост выдумки.
III ДЕЙСТВИЕ Явление 1
Чацкий. От сумасшествия могу я остеречься. Софья. Вот нехотя с ума свела!
Явление 14
Софья. Он не в своем уме.
Г. N. Ужли с ума сошёл?
Явление 15
Г. N. С ума сошел.
Явление 16
Г. D. С ума сошел.
Загорецкий. Его в безумные упрятал дядя плут.
Явление 17
Загорецкий. Он сумасшедший. Загорецкий. Да, он сошел с ума!
Явление 19
Загорецкий. В горах изранен в лоб, сошел с ума от раны.
Явление 21
Загорецкий. Безумный но всему...
Хлёстова. В его лета с ума спрыгнул!
Фамусов. Безумных развелось людей, и дел, и мнений.
Хлёстова. Уж кто в уме расстроен.
Явление 22
Хлёстова. Ну, как с безумных глаз...
IV ДЕЙСТВИЕ.
Явление 6
Загорецкий. В уме сурьезно поврежден.
Явление 14
Фамусов. Сама его безумным называла!
Распространение выдумки основано на изображении переимчивости. Однако дело не в вере, в перемене мнений, дело в полной общности согласия. В конце III действия Чацкий уже объявлен сумасшедшим. На вопрос Платона Михайловича:
Кто первый разгласил?
Наталья Дмитриевна отвечает:
Ах, друг мой, все!
И старый друг Чацкого должен уступить:
Ну, все, так верить поневоле.
Дело не в вере в выдумку, даже не в доверии;
Полечат, вылечат, авось
- говорит Хлёстова, явно не веря. "Никто не поверил и все повторяют". Слепая необходимость повторять общий слух, при недоверии.
