Плетнев, по выражению Грота, был "литературным пиетистом", в 40-х годах и далее он уже не был живым современником Пушкина, а составил себе определенное идеализованное литературное представление о пушкинском периоде, далекое от жизни. Ср. то, что он говорил в письме к Гроту (3 апреля 1846 г): "Карамзин явился жрецом искусства тогда, когда и в Европе не было много подобных поклонников. Образ мыслей и образ жизни (независимо от языка и дарования) - вот что дает ему высочайшее достоинство в литературе. Он творец этой идеально прекрасной школы, которую составили Жуковский, Батюшков, Пушкин и проч. включительно до нас с тобою". ** Влияние Пушкина у него во многом "преобразовано" другими, - хотя бы того же Грота, ср.: "Тут сменил ты Пушкина и уже сильнее подействовал на мое преобразование". *** И дилетантские стихи Грота кажутся ему иногда достойными Жуковского и Пушкина. Ср. также отзывы-клише о Жуковском и Пушкине: "Это наши Шиллер и Гёте". ****
* "Ученые записки II Отд. Имп. Академии наук", 1859, стр. LVII.
** Переписка Грота с Плетневым, т. III, стр. 721.
*** Там же, стр. 731.
**** Там же, стр. 32.
Приведу пример того, как Плетнев собственные литературные убеждения вкладывает в уста Пушкина. Грот заметил разницу в языке "Арапа Петра Великого" и "Дубровского": в "Арапе Петра Великого" "часто встречается оный и сокращенная форма местоимения который", чего "почти нет" в "Дубровском", и спрашивал, "которая повесть писана прежде". * Плетнев ответил на это Гроту: "Дубровский" и "Арап" изучены мною давно. Напрасно думаешь ты, что различие их языка произошло от промежутка времени, в которое их писал автор. Обе пьесы принадлежат последней эпохе совершенствования Пушкиным его искусства - эпохе, когда он постигнул, что язык не есть произвол, не есть собственность автора, а род сущности, влитой природою вещей в их бытие и формы проявления. Автору остается только постигнуть вещь, ее природу и все слитое с бытием ее: тогда он должен на этом основании вырвать и язык из этой вещи. Вот в каком расположении ума и убеждения Пушкин писал все со времени "Полтавы", и высшее произведение этого периода есть "Капитанская дочка". В "Арапе" ты встретишь кои и оные, потому что это период языка еще времен Петровских; в "Дубровском" уже менее их, потому что это екатерининская эпоха". ** Грот, по-видимому, напутавший в первом письме, отвечал на это: "Что касается до "Арапа" и "Дубровского", то ты, объясняя разность слога разностию эпох, к которым относится рассказ, явно ошибаешься, потому что оные и кои встречаются в "Дубровском", а не в "Арапе", как ты полагаешь". ***
На это Плетнев отвечал уже совсем в другом тоне: "Ужели ты сериозно считаешь за что-нибудь, если Пушкин раз написал которой, а после коей? **** Таким образом, мелкий (и притом неверный) факт, проходя через призму плетневского представления о Пушкине, заставил его высказать довольно важное и, разумеется, голословное утверждение о "расположении ума и убеждениях Пушкина", в котором все, конечно, плетневское, а не пушкинское.
* Переписка Грота с Плетневым, т. III, стр. 266.
** Там же, стр. 271.
*** Там же, стр. 272.
**** Там же, стр. 278.
Плетнев и сам говорит о себе: "С кем долго живешь вместе, не заботишься о сохранении в памяти, а еще менее на бумаге, частностей жизни, потому что все настоящее и близкое представляется обыкновенным. Одна отдаленность наводит радужные цвета на происшествие". [9]
Мы вправе предположить, что сообщение Плетнева, сделанное в 1869 г. в обстоятельствах, сугубо торжественных и официальных, было результатом некоторой подстановки, совершенной в духе его стереотипных представлений о пушкинской эпохе, тем более что уже к 40-м годам все факты пушкинской эпохи покрывались по отдаленности радужным лаком.
6 *
Еще один мелкий, но характерный факт. В 1829 г. Пушкин пишет эпиграмму "Собрание насекомых", где в тексте оставлены свободные места для имен. Имена предоставлялось угадывать; они были полуоткрыты метром: из характерных имен, приблизительно подходивших, в стих подставлялись те имена, которые по метру могли быть туда подставлены. Некоторые имена были угаданы и подставлены очень скоро как по характерным эпитетам, так и по метрическому месту, уделенному им. Такими бесспорными именами были Глинка (божия коровка), Каченовский (злой паук), Свиньин (российский жук); два же последних имени вызвали некоторые разногласия:
Вот *** черная мурашка,
Вот *** мелкая букашка.
Предание подставляло в первый стих последовательно Одина и Рюмина, во второй - Одина и Раича.
Имя Рюмина более или менее правдоподобно для первой строки. Имя же Одина для второй - один из вариантов, по-видимому, мало удачных. Расцветом деятельности Одина, как мелкого, но плодовитого поэта и бойкого, но среднего журналиста, были 1820-1825 гг.; в 1829 г. Один уже не был литературной фигурой, сколько-нибудь притягивавшей внимание. Между тем имя Раича, конечно, здесь более оправданно. Как раз в 1829-1830 гг. журнал "Галатея" занимает непримиримую позицию по отношению к Пушкину. **
Над мелкотою Раича как поэта смеялась в 1830 г. "Литературная газета", полемизировавшая с "Галатеей"; *** ср. в особенности насмешку над Раичем в № 13 (стр. 106): "Г. Раич счел за нужное отвечать критикам, не признававшим за ним таланта. Он напечатал в № 8 "Галатеи" нынешнего года следующее примечание: "Чтобы вывести некоторых из заблуждения, представляю здесь перечень моих сочинений" (следует список... из семи стихотворений). "Прочие мелкие стихотворения мои - переводы. В чем же obtrectatores **** нашли вялость воображения, щепетильную жеманность чувства (просим покорно найти толк в следующих словах!), недостаток воображения". Мы принуждены признать неоспоримость сего возражения. Таким образом, мелкота Раича как поэта была литеpатуpной чертой; он был не только "мелкий" (маленький) поэт, но и поэт "мелочей". (В противоположность Одину, который был маленьким, но не мелким поэтом: Один подвизался в жанре монументальной элегии, писал поэмы и т. д. Кюхельбекер назвал его в своем дневнике "горе-богатырем" - поэмы и элегии Одина претендуют на грандиозность). В экземпляре Пушкина, принадлежавшем П. А. Ефремову, имена проставлены, по-видимому, по нескольким спискам. ***** Так, в строках:
Вот *** черная мурашка,
Вот *** мелкая букашка,
- проставлены имена в первой - Рюмина, во второй - Раича, с правой же стороны зачеркнутые: к первой строке Раича, ко второй Рюмина. (По-видимому - отвергнутый Ефремовым вариант.) Но характерно, что с левой стороны первой строки приписано (и не зачеркнуто): Тютчев. Таким образом, до Ефремова докатился вариант:
Вот Тютчев - черная мурашка.
Здесь, конечно, нужно принять во внимание, что оба стиха:
Вот *** черная мурашка,
Вот *** мелкая букашка,
- легко путались между собою из-за полного стихового сходства. (Это видно хотя бы из-за отвергнутого Ефремовым варианта, где Рюмин и Раич просто поменялись местами в сходных стихах.)
