– Я пошла вразнос.
– Что?
Майкл кладет руку мне на плечо. Пальцы ненавязчиво сползают на мою правую грудь. Муж всегда любил поприставать ко мне в кино. Собственно, он и сейчас не против, но я постоянно боюсь: вдруг сзади сидит кто-нибудь из стажеров Бентли? Как я говорила, городок у нас маленький. И я никогда не была сторонницей публичной демонстрации чувств. Майкл наклоняется и нежно целует меня в шею.
– Вразнос? – шепчет он и целует снова. – Звучит интригующе. Уточните.
– Не важно.
Я знаю, что должна нарушать правила, и мне не хочется разочаровывать подруг, но на самом деле я жалею, что приволокла в кинотеатр всю эту ерунду. Я читала, что продажа билетов не приносит прибыли – только еда и напитки из буфета. И если люди начнут приносить все с собой, то кинотеатрам придется бесконечно повышать цены на билеты, а потом они вообще закроются, и тогда прощай, Голливуд. Я не желаю нести ответственность за смерть киноиндустрии, но съедаю один мандарин, и он наполняет весь зал цитрусовым запахом.
Я засыпаю примерно на том месте, когда дряблый актер целует двадцатичетырехлетнюю гладенькую шейку. И сплю, пока Майкл не пихает меня легонько локтем в бок:
– Лапуля. Просыпайся. Кино кончилось.
Я открываю глаза, вижу бегущие титры и уборщиц, выметающих мусор из проходов, и вытираю со щеки слюну.
– Что я пропустила?
– Не слишком много. – Майкл наклоняется и целует меня в нос. – Я вот что думаю. Давай в следующий раз отправим детей с няней в кино, а сами останемся дома и похулиганим.
– Звучит заманчиво.
Но про себя думаю: в вашем сценарии нет правды жизни, мой дорогой, безнадежный оптимист. В последний раз пара свободных часиков дома выдалась у нас полгода назад, когда мои свекор со свекровью повели детей на концерт в парке. Мы с Майклом договорились о встрече в постели сразу после проверки электронной почты. Мы даже успели раздеться до половины, прежде чем оба заснули.
“Тикуми” – японский ресторан в “Брюстер-виллидж-сквер”, который никакой не сквер, а торговый центр между двумя заправками. Японские шеф-повара встречают гостей равнодушными ритуальными приветствиями на родном языке. Официанты здесь – американские студенты, но некоторые усиленно стараются походить на азиатов: вытягивают волосы, раскосо подводят глаза и разговаривают с легким акцентом. Стены в зале цвета пшеничного зерна, половина столиков – очень низкие, а вместо стульев – подушки, тут надо снимать обувь. Майкл предпочитает “настоящий” стол: ему претит сидеть в носках в общественном месте. Да и мне тоже.
Мы садимся у ширмы из древесины грецкого ореха и рисовой бумаги. Вскоре Майкл замечает в очереди на вход Карен и Брэда Мерила.
– Эй, ребята! – кричит он и машет рукой. – Брэд! Идите сюда! К нам!
– Слава богу, не надо торчать у двери, – говорит Брэд, выдвигая стул для жены и как бы между прочим массируя ей плечо, пока она садится.
Карен Мерила легка, как эльф, у нее короткие взлохмаченные волосы, четыре гвоздика с бриллиантами в одном ухе и золотое кольцо в другом. А еще – широкая плоская задница и отвисшая грудь без лифчика. Она на голову выше мужа, который сложен как медведь и почти так же шерстист.
Выясняется, что Брэд и Карен тоже ходили в кино, но только на артхаусный французский фильм в центре города.
– Горячий фильмец, надо вам доложить. – Брэд картинно обмахивается ладонью. – Я уж думал, мы оттуда в одежде не выйдем.
Карен игриво шлепает мужа салфеткой, и он тянется поцеловать ее.
– Тогда не понимаю, что вы тут делаете, – говорит Майкл. – Может, лучше домой, в постельку?
Супруги Мерила без стеснения обсуждают свою сексуальную жизнь. Пятнадцатую годовщину свадьбы Карен и Брэд отпраздновали в “Амуре” – “любовном гнездышке” недалеко от объездной дороги. А у нас с Майклом шампанское и ванна в форме сердца были только в медовый месяц. Стоит ли говорить, что у Карен и Брэда нет детей.
– Зачем обязательно домой? – Брэд скашивает глаза на жену.
– Брэ-э-эд, – с деланным укором стонет та.
– Дайте угадаю. – Майкл подцепляет кусок терияки. – Машина?
Брэд подмигивает, дергая кустистой бровью:
– В яблочко!
Я, протестуя, поднимаю руку:
– Прошу вас. Хватит. – Разговор уже напоминает групповуху.
После ужина мы идем в кафе-мороженое за стоянкой, где я заказываю сливочное с двойной карамелью, орешков побольше и без вишни. Можно было скромно довольствоваться стаканчиком вещества из ингредиентов, не опознаваемых настолько, что его следовало бы именовать “охлажденным десертным продуктом”, но мне хочется чего-нибудь по-настоящему вкусного.
– Вам говорили, что вы – копия Уитни Хьюстон, только белокожая? – спрашивает Майкл девушку за прилавком, протягивая руку за черничным шербетом. Разумный выбор, не чета моему.
Девушка снисходительно улыбается:
– Нет, сэр, не припомню. – Она шустро выстукивает сумму на кассе. – Пожалуйста, ваша сдача. Пять пятьдесят.
На обратном пути Майкл сворачивает на Белмор, и в результате мы плетемся за облаченным в спандекс велосипедистом, которому непременно понадобилось ехать именно по этой узкой и в придачу раздолбанной дороге. Как я ненавижу велосипедистов! И не только за упругие ляжки. Своим появлением на шоссе, особенно, как этот придурок, в темноте, они до смерти пугают водителей. Наш город не создан для подобных перемещений, и, хоть плакаты внушают, что “дорога для всех”, здесь попросту недостаточно места. Что, если я собью одного их таких спортсменов? А что, если насмерть? Как мне жить дальше, зная, что я убила человека только потому, что ему приспичило покататься в темноте по узкому шоссе на своем кретинском велосипеде? Почему бы им не ездить по тротуарам? А лучше взглянуть в глаза реальности и, как нормальным людям, пересесть за руль четырехколесных транспортных средств, губящих окружающую среду.
Ночью, в постели, слушая невозмутимый храп Майкла, я вспоминаю, как он флиртовал с девчонкой из кафе-мороженого, якобы копией Уитни Хьюстон. Псевдосходство со знаменитостью – любимый прием моего мужа. Кассирша в “Крогере” у нас – Мишель Пфайффер, только ростом пониже. Воспитательница Джейка – вылитая Синди Кроуфорд, но блондинка. Майкл сравнивает с кем-то только женщин и всегда чудовищно льстит. Скажем, Элеонорой Рузвельт он еще никого не называл.
Но главная притягательность Майкла – в его умении слушать. Он из тех мужчин, кто свободно ориентируется на территории страстей и эмоций и как магнит притягивает женщин, которые либо недавно развелись, либо всерьез подумывают о расставании. Они охотно обсуждают с ним сердечные дела, правда, как утверждает Майкл, исключительно из желания получить бесплатную консультацию юриста. Нередко едва знакомые женщины останавливают меня и сообщают: “Ваш муж – настоящее сокровище”, с чем я всегда искренне соглашаюсь. Или интересуются: “У него случайно нет неженатого брата?” – и я, не менее искренне, отвечаю: “Даже два, но они вам, скорее всего, не понравятся”.
