Ришелье тоже стал епископом поневоле, а в молодости после окончания колледжа поступил в Военную академию, и только крайняя нужда заставила принять церковный диоцез, как единственный источник существования всей семьи. Возможно, и этот епископ изучал теологию по принуждению, но, как и Ришелье, достиг успехов, о чем говорят его немалые возможности по защите города.
Я посмотрел, как он строго и уверенно ободряет воинов, объясняет, какое великое дело совершают, а когда он отправился к другой группе, пошел рядом и поинтересовался:
— Ваше преосвященство… вы говорите, что убийство язычников… прямой путь на небо, но как же с заповедью «не убий»?
Он ответил уклончиво:
— Не желающих принимать крещение — да…
— А убийство христиан, что принадлежат, к примеру, к апостольской церкви?
— Эти еще хуже язычников, — отрезал он, сразу ожесточаясь. — Их нужно убивать без пощады, ибо только так можно высвободить их души… пока их хозяева не набрали еще больше грехов, как собаки блох!
— А если, — сказал я, — убиваешь в его доме, убьешь также всех женщин и детей?
Он вздохнул.
— Да, это грех, потом придется отстоять ночную мессу, чтобы священник очистил твои руки от крови.
— И все?
Он подумал, ответил почти уверенно:
— Да вроде бы все. Но на всякий случай, чтобы уж совсем быть чистым и правым, не мешает часть захваченной добычи пожертвовать в пользу церкви. И это в самом деле все!
Я вздохнул. _
— В общем, убийство еретиков — как бы не убийство…
— Не как бы! — сказал он строго, но, на мой взгляд, слишком громко и слишком твердо.
— Не убийство, — согласился я. — Как не убийство — забой скота.
— Есть разница…
— В чем?
— Скот не наделен душой, — объяснил он. — А у человека, даже у язычника, она есть, тем более у еретика. Потому его убивать хоть и нужно, однако потом помолиться, прося прощения за невольный грех…
— Но все же грех?
Он уловил, куда клоню, сказал настойчиво:
— Этот грех церковь берет на себя!.. Грех, совершенный ради нас, не может быть тяжким. Церковь, выполняя волю Господа, решает, как и где ее выполнить лучше. Ты ведь знаешь, прожить всю жизнь без греха невозможно. Особенно когда живешь, а не… Еще здесь, на земле, церковь взвешивает твои деяния, и, если ты совершил некий грех для спасения чьей-то Души, тебе даруется прощение. Мунтвиг — зло!
Понятно, проплыла грустная мысль. Епископ понимает, что я вряд ли буду в самом деле выворачивать Душу, даже со священниками не бываем искренними До предела. Видимо, функции любого священнослужителя в армии не столько как духовника, сколько как надзирателя от лица церкви за такими вот своенравными и непредсказуемыми воинами, что должны быть в первую очередь Воинами Церкви.
Ночью небо снова озарилось зловещим пламенем летящих в город каменных шаров, иногда раскаленных, иногда просто обернутых в горящую ветошь.
Горожане и городская стража следили за их полетом и сразу же бросались тушить, так что ни одного пожара за всю ночь так и не вспыхнуло, разве что один из местных зашиб ногу о раскаленный камень и опалил полу длинного, по местной моде, кафтана.
С утра начался приступ, все жители города на этот раз были на стенах, бросая во взбирающихся по лестницам камни, палки, горшки, и всем довелось увидеть великолепное зрелище, которое никогда не забуду: вдали показалась конница, а по мере того как приближалась, становились отчетливо видны рыцари в полных доспехах и с пышными султанами на шлемах, огромные кони под цветными попонами и со стальными налобниками, и земля начала подрагивать и все громче постанывать под непомерной тяжестью.
Я чувствовал, что кони не просто устали, а измучены, однако рыцари послали их в галоп, с ходу смяли и рассеяли нападавших, в то время как другая группа клином врезалась в лагерь, где сразу же началось не побоище даже, а избиение.
В разных местах мунтвиговцы собрались в группы и организовали сопротивление. Я присмотрелся: оверлорд выстраивает дружины, от него скачут гонцы во все стороны с поручениями. Разбегается только чернь, осаждавшая город, а сам костяк в лагере, где несколько десятков, а то и сотен настоящих рыцарей, держится сравнительно спокойно и готовится к сокрушительной атаке.
Я заорал:
— Сэр Зигмунд, выводите своих людей!
— Ударим, — крикнул он, — со своей стороны?
— Да, — крикнул я. — Хенгест?
— Уже иду, — прокричал Хенгест гулко и захохотал.
— Быстрее, быстрее! — закричал я. — Пока он не понял, что снова подошла только небольшая группа, как в прошлый раз!
Со стен бегом скатывались все воины, кроме часовых, а из южной части города на рысях выметнулись дружины Меревальда и Леофрига. Я поискал взглядом Хродульфа, но тот торопливо собирает своих людей и что-то кричит им сорванным голосом, явно объясняя посильную задачу, которая некоторым кажется почему-то непосильной: всего-то и делов, что отбросить нападающих обратно в лагерь.
— Быстрее разобрать завал! — закричал я. — Всех лучников на стены! Арбалетчики!
Завал разобрать не успели, теперь с этим непросто, но освободили дорогу от вкопанных там острых кольев, и конница Зигмунда, с трудом взбираясь на гору земли, переваливалась на ту сторону, откуда с азартом атаковала на отдохнувших конях лагерь противника.
Лорды Варт Генца спешно вывели почти все свои войска и ударили с не меньшим азартом. От них просто разбегались, две тысячи рыцарей и тяжеловооруженных конных всадников сразу смяли передние ряды и пошли врубаться все глубже и глубже.
Я наблюдал с ворот настила, при мне Хродульф и Меревальд, а Хенгест и Леофриг с таким азартом Рубятся там внизу, приближаясь к лагерю, словно всю Жизнь мечтали об этом дне.
Сеча тяжелая, я не сразу заметил некую неправильность в расположении войск, а когда спохватился, заорал во весь голос:
— Отбой!.. Трубить немедленно отбой!.. Всем возвращение в город!
Меревальд ткнул в бой трубача, тот судорожным движением вскинул к небу раструб и прижался губами к мундштуку.
Звонкий зов прорезал воздух и стремительно понесся в сторону бранного поля.
— Еще! — потребовал я. — Еще!.. Там хватает тугоухих…
Красиво и четко взаимодействуя, обе группы прибывшего рыцарского войска некоторое время гнали перед собой противника, затем одновременно развернули коней и помчались к городу.
Хенгест со своей дружиной еще рубился, демонстрируя, что он сам по себе и никакой Ричард ему не указ, будь он хоть трижды Завоеватель. Леофриг сражался с левой стороны, наконец оба повернули коней.
Навстречу выскакивали горожане и, хватая коней под уздцы, помогали затаскивать на вершину высокого вала, и оттуда те уже сбегали вниз, где их опять подхватывали под уздцы и уводили бегом, освобождая место другим.
