Вчерашний день, таким образом, помаленьку высветлялся, но
Степу сейчас гораздо более интересовал день сегодняшний и, в частности,
появление в спальне неизвестного, да еще с закуской и водкой. Вот что недурно
было бы разъяснить!
– Ну, что же, теперь, я надеюсь, вы вспомнили мою фамилию?
Но Степа только стыдливо улыбнулся и развел руками.
– Однако! Я чувствую, что после водки вы пили портвейн!
Помилуйте, да разве это можно делать!
– Я хочу вас попросить, чтоб это осталось между нами, –
заискивающе сказал Степа.
– О, конечно, конечно! Но за Хустова я, само собой
разумеется, не ручаюсь.
– А вы разве знаете Хустова?
– Вчера в кабинете у вас видел этого индивидуума мельком, но
достаточно одного беглого взгляда на его лицо, чтобы понять, что он – сволочь,
склочник, приспособленец и подхалим.
«Совершенно верно!» – подумал Степа, пораженный таким
верным, точным и кратким определением Хустова.
Да, вчерашний день лепился из кусочков, но все-таки тревога
не покидала директора Варьете. Дело в том, что в этом вчерашнем дне зияла
преогромная черная дыра. Вот этого самого незнакомца в берете, воля ваша, Степа
в своем кабинете вчера никак не видал.
– Профессор черной магии Воланд, – веско сказал визитер,
видя Степины затруднения, и рассказал все по порядку.
Вчера днем он приехал из-за границы в Москву, немедленно
явился к Степе и предложил свои гастроли в Варьете. Степа позвонил в московскую
областную зрелищную комиссию и вопрос этот согласовал (Степа побледнел и
заморгал глазами), подписал с профессором Воландом контракт на семь выступлений
(Степа открыл рот), условился, что Воланд придет к нему для уточнения деталей в
десять часов утра сегодня... Вот Воланд и пришел!
Придя, был встречен домработницей Груней, которая объяснила,
что сама она только что пришла, что она приходящая, что Берлиоза дома нет, а
что если визитер желает видеть Степана Богдановича, то пусть идет к нему в
спальню сам. Степан Богданович так крепко спит, что разбудить его она не
берется. Увидев, в каком состоянии Степан Богданович, артист послал Груню в
ближайший гастроном за водкой и закуской, в аптеку за льдом и...
– Позвольте с вами рассчитаться, – проскулил убитый Степа и
стал искать бумажник.
– О, какой вздор! – воскликнул гастролер и слушать ничего
больше не захотел.
Итак, водка и закуска стали понятны, и все же на Степу было
жалко взглянуть: он решительно не помнил ничего о контракте и, хоть убейте, не
видел вчера этого Воланда. Да, Хустов был, а Воланда не было.
– Разрешите взглянуть на контракт, – тихо попросил Степа.
– Пожалуйста, пожалуйста...
Степа взглянул на бумагу и закоченел. Все было на месте.
Во-первых, собственноручная Степина залихватская подпись! Косая надпись сбоку
рукою финдиректора Римского с разрешением выдать артисту Воланду в счет
следуемых ему за семь выступлений тридцати пяти тысяч рублей десять тысяч
рублей. Более того: тут же расписка Воланда в том, что он эти десять тысяч уже
получил!
«Что же это такое?!» – подумал несчастный Степа, и голова у
него закружилась. Начинаются зловещие провалы в памяти?! Но, само собою, после
того, как контракт был предъявлен, дальнейшие выражения удивления были бы
просто неприличны. Степа попросил у гостя разрешения на минуту отлучиться и,
как был в носках, побежал в переднюю к телефону. По дороге он крикнул в
направлении кухни:
– Груня!
Но никто не отозвался. Тут он взглянул на дверь в кабинет
Берлиоза, бывшую рядом с передней, и тут, как говорится, остолбенел. На ручке
двери он разглядел огромнейшую сургучную печать на веревке. «Здравствуйте! –
рявкнул кто-то в голове у Степы. – Этого еще недоставало!» И тут Степины мысли
побежали уже по двойному рельсовому пути, но, как всегда бывает во время
катастрофы, в одну сторону и вообще черт знает куда. Головную Степину кашу
трудно даже передать. Тут и чертовщина с черным беретом, холодной водкой и
невероятным контрактом, – а тут еще ко всему этому, не угодно ли, и печать на
двери! То есть кому хотите сказать, что Берлиоз что-то натворил, – не поверит,
ей-ей, не поверит! Однако печать, вот она! Да-с...
И тут закопошились в мозгу у Степы какие-то неприятнейшие
мыслишки о статье, которую, как назло, недавно он всучил Михаилу Александровичу
для напечатания в журнале. И статья, между нами говоря, дурацкая! И никчемная,
и деньги-то маленькие...
Немедленно вслед за воспоминанием о статье прилетело воспоминание
о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать
четвертого апреля вечером тут же, в столовой, когда Степа ужинал с Михаилом
Александровичем. То есть, конечно, в полном смысле слова разговор этот
сомнительным назвать нельзя (не пошел бы Степа на такой разговор), но это был
разговор на какую-то ненужную тему. Совершенно свободно можно было бы,
граждане, его и не затевать. До печати, нет сомнений, разговор этот мог
считаться совершеннейшим пустяком, но вот после печати...
«Ах, Берлиоз, Берлиоз! – вскипало в голове у Степы. – Ведь
это в голову не лезет!»
Но горевать долго не приходилось, и Степа набрал номер в
кабинете финдиректора Варьете Римского. Положение Степы было щекотливое:
во-первых, иностранец мог обидеться на то, что Степа проверяет его после того,
как был показан контракт, да и с финдиректором говорить было чрезвычайно
трудно. В самом деле, ведь не спросишь его так: «Скажите, заключал ли я вчера с
профессором черной магии контракт на тридцать пять тысяч рублей?» Так
спрашивать не годится!
– Да! – послышался в трубке резкий, неприятный голос
Римского.
– Здравствуйте, Григорий Данилович, – тихо заговорил Степа,
– это Лиходеев. Вот какое дело... гм... гм... у меня сидит этот... э... артист
Воланд... Так вот... я хотел спросить, как насчет сегодняшнего вечера?..
– Ах, черный маг? – отозвался в трубке Римский, – афиши
сейчас будут.
– Ага, – слабым голосом сказал Степа, – ну, пока...
– А вы скоро придете? – спросил Римский.
– Через полчаса, – ответил Степа и, повесив трубку, сжал
горячую голову руками. Ах, какая выходила скверная штука! Что же это с памятью,
граждане? А?
Однако дольше задерживаться в передней было неудобно, и
Степа тут же составил план: всеми мерами скрыть свою невероятную забывчивость,
а сейчас первым долгом хитро выспросить у иностранца, что он, собственно,
намерен сегодня показывать во вверенном Степе Варьете?
