«Битлз» пели «Желтую подводную лодку», я стала подпевать, и
пошла на обгон: медленно плетущийся грузовик действовал на нервы. Вот тут он и
появился: секунду назад его еще не было, и вдруг вылетел с проселочной дороги,
наперекор всем правилам, не желая пропускать меня. Я резко затормозила, сзади
надвигалась громада супер-"МАЗа". В это утро все вроде бы спешили.
Бог знает как, но я выскочила почти из-под его колес и взяла левее, но сукин
сын на своем драндулете тоже шарахнулся влево, а я, вылетев на встречную
полосу, прямо перед собой увидела самосвал…
Водитель отчаянно сигналил. Я уже представила лица своих
подруг: «Надо же, только отпуск отметили…» После дружеского поцелуя с «КамАЗом»
штопать меня будет бесполезно, кому ж знать, как не мне… Я заорала и, вывернув
вправо, каким-то чудом втиснулась между двумя грузовиками.
— Мама моя, — шептала я, тормозя у обочины. От
пережитого ужаса все части тела существовали как бы сами по себе, не желая
работать слаженно.
Сумасшедший сукин сын тоже съехал на обочину метрах в ста от
меня, постоял немного и дальше отправился. А я вдруг поняла: меня только что
пытались убить.
Вышла из машины, спустилась с обочины и прилегла на зеленой
травке. Нашла в сумке таблетки и проглотила сразу две.
«Давай без истерик, — рассудительно посоветовала я сама
себе. — С чего это кому-то тебя убивать? Сумасшедший сукин сын, который
ездить не умеет, чуть не загнал тебя под „КамАЗ“. Таких случаев каждый год по
сотне. Потом он, конечно, испугался и притормозил, чтобы убедиться в том, что
ты жива и даже не покалечена…» Мысль эта мне понравилась, но тут же явилась
другая; тебя хотели убить, и ты даже знаешь почему… Может, не совсем знаю, но
догадываюсь. Несколько дней назад я влезла на чужую территорию, где действуют
свои особые законы, и вот результат…
Я посмотрела на голубое небо, посокрушалась своей
способности ввязываться в неприятности и побрела к машине. Она опять легко
завелась, что было неудивительно с новым-то аккумулятором, а вот двигатель
по-прежнему дымил… Могли бы и его поменять. Если делать доброе дело, так по
полной программе.
* * *
Вечером приехала Наташка. Долго вышагивала по моей квартире,
тревожно на меня поглядывая, а потом сказала:
— Просто еще один идиот. Их на дорогах сколько угодно…
— Точно, — обрадовалась я.
— Глупые страхи.
— Конечно.
— И нечего тоску нагонять.
— Само собой, только чего ж ты зубами клацаешь?
— Так боязно…
— Вот и мне боязно.
— Маринка, у тебя же отпуск, мотай отсюда в Одессу к
Вальке. Она тебя звала. Я резину купить хотела, да черт с ней, бери деньги,
кати в Одессу.
— Деньги у меня есть, за отпуск получила. И Валька
ждет, обещала обратный билет купить…
— Ну?
— Гну. Одесса город замечательный, но не могу я всю
жизнь в гостях прожить.
— А всю и не надо. Ты отпуск поживи. Успокоишься, авось
все и переменится.
Наташкины слова произвели впечатление, я потянулась к
телефону с намерением звонить в Одессу.
* * *
От страхов я избавилась, как только села в поезд.
Путешествия всегда меня увлекают. Попутчики попались веселые, и вопрос, хотели
меня убить или нет, занимал меня не долго.
Через три недели я возвращалась домой загорелой дочерна и
настроенной весьма оптимистично. Отдых явно пошел мне на пользу. Валентина
Васильевна, или попросту Валька, моя институтская подруга, в очередной раз
попыталась выдать меня замуж. Попытка с треском провалилась из-за моего
свинского характера (Валька попросту забыла, что родилась я в год Свиньи). Так
вот, хоть она и провалилась, но след в душе оставила: я чувствовала себя
счастливой, юной и невероятно привлекательной, как будто только что победила на
всемирном конкурсе красоты.
С вокзала я добиралась на такси. Жара стояла страшная, на
пять делений термометра выше, чем в Одессе. Но даже это настроение не портило.
Я вошла в квартиру, бросила чемодан и отправилась на кухню:
открыть балкон и разморозить холодильник. Перед отъездом сделать это я не
удосужилась и теперь боялась в него заглянуть. Распахнув балконную дверь, я
потянулась к холодильнику, да так и замерла, открыв рот. Обычно в нем, как
говорится, ничего, кроме дохлой мыши, а сейчас… Кто-то основательно его
загрузил.
Я достала банку красной икры (черная, кстати, тоже была),
вскрыла, взяла ложку и, не торопясь, всю съела, присев на полу и размышляя.
Первое, что пришло в голову: вернулся мой бывший муж, Но как-то эта мысль мне
не показалась. Во-первых, с чего бы ему вот так вернуться, а во-вторых,
опустошить холодильник он, конечно, способен, но заполнить первоклассным
продуктом нет и еще раз нет.
Может, кто-то временно жил в моей квартире и в знак
признательности оставил все это? Ключи были у Наташки, но она сама, при всей
своей душевной щедрости, на такое не годилась.
Ну и что я должна думать? Кто-то перепутал мой холодильник
со своим? Мне захотелось съесть банку черной икры, но, поразмышляв, я
отказалась от этой мысли: если все это не дурацкий розыгрыш, то удовольствие
лучше продлить.
Я зашвырнула банку в мусорное ведро, а ложку в мойку, и
пошла в комнату. На журнальном столе, в хрустальной чешской вазе величиной с
ведро (подарок свекрови ко дню моего рождения), стоял огромный букет роз. Я
подошла и сосчитала цветочки: двадцать пять штук. Выглядели они свежо и
нарядно. Я огляделась: нет ли иных перемен? На первый взгляд все как обычно.
Кто ж этот неведомый благодетель? Кому Наташка ключи
доверила? Гадать я не люблю, потому подошла к телефону и ей позвонила.
— У кого это от жары припадок щедрости? —
поинтересовалась я, как только смогла ответить на первые двадцать вопросов.
— Ты что имеешь в виду? — насторожилась Наташка,
слово «щедрость» неизменно ее тревожит.
— Двадцать пять роз и целый холодильник жратвы.
— Заливаешь…
— Заливают за ворот, а я пятый день трезвая. Кому ключи
давала?
— Никому. Хоть за язык повесь…
— О Господи, зачем? Только не пугай меня, а? Если ты
ключи не давала, кто ж тогда по моей квартире бродил?
— Может, Андрюшка? — Андрюшка — это бывший.
— Умнее ничего придумать не могла? Двадцать пять роз
переведи на бутылки. Да его удар хватит…
— Может, он изменился…
