— Может. В жизни бывают вещи и вовсе невероятные. Вот
один мужик с девятого этажа упал и не разбился.
— Остри на здоровье, только я вчера у тебя была,
цветочки поливала, и ничего в твоей квартире такого особенного не усмотрела. И
ключи никому не давала. К цветочкам претензии есть?
— Нет.
— Тогда не обессудь.
— Ладно, приезжай в гости. Как-то я все это съесть
должна?
— Вечером приеду, а сейчас мне некогда.
Я повесила трубку и задумалась. Не верить Наташке причин не было,
однако мысль о том, что кто-то неведомый бродил по моей квартире, вселяла
тревогу. Мой дом — моя крепость. Вот тебе и высокие стены…
Тут телефон зазвонил, эта была Наташка.
— Слушай, ты золото с собой брала? Кольца, сережки?
— Нет. Зачем они на юге?
— Так проверь, а то, может, розочки оставили, а все
вчистую выгребли. Видак цел? Их в первую очередь тащут… если взять нечего. Он
легкий и вынести без проблем…
— Чего ты городишь? — изумилась и.
— Цел?
— Цел.
— Слава Богу… А золото проверь…
Я пошла проверять. Открыла шкатулку и слабо икнула: сверху
лежали деньги. Как любит выражаться Наташка, «не рубли, а деньги», то есть
доллары. Я извлекла пачку и пересчитала: тысяча «зеленых». Заглянула в
шкатулку, на мое золото не позарились. Я принялась разглядывать пол, похлопывая
пачкой долларов по коленке. И начала кое-что понимать. То, о чем я думала, мне
не нравилось.
После обеда зазвонил телефон: Так как никто, кроме Наташки,
о моем возвращении еще не знал, из ванной, где я в тот момент пребывала, я
выскакивать не торопилась, а подошла не спеша, когда он прозвонил уже раз пять.
Однако Наташкин голос я не услышала и никакой другой, кстати, тоже. На том
конце провода интересно молчали, наслаждаясь моим заунывным: «Алло, я слушаю…»
Я повесила трубку и еще минут десять смотрела на телефон.
Потом оделась, села в кресло и стала ждать.
Ждать пришлось недолго. Где-то через полчаса в дверь
позвонили, я глубоко вздохнула, собираясь с силами, и пошла открывать.
Сначала я увидела верзилу. Когда такие типы возникают перед
тобой, то глаз способен зафиксировать только их, а уж потом приходит черед
всяким мелочам: стенам, окнам и гражданам обычного роста. Мне понадобилась
минута, чтобы сообразить: на меня со счастливой улыбкой смотрит бывший пациент
Стариков Юрий Петрович.
— Здравствуй, дочка, — сказал он. Я вздохнула и
сделала шаг в сторону, пропуская их в свое жилище. Они вознамерились
прошмыгнуть в комнату, при этом забыв разуться. Хотя в квартире и наблюдался
стойкий пылевой покров, это показалось обидным, и я сказала:
— Тапочки вот здесь, возле вешалки.
Юрий Петрович несколько суетливо вернулся в прихожую, снял
ботинки и облачился в тапочки бывшего мужа. Верзиле тапок не нашлось, он
потопал в носках.
Я приглядывалась к ним. Больше, конечно, к Старикову. В
верзиле рассматривать было нечего, а его ответный взгляд рождал в душе
смятение. В общем, я смотрела на своего недавнего пациента. Выглядел он
неплохо. Куда бы ни отправился он тогда на «скорой помощи», а угодил к
специалисту. Меня так и подмывало спросить, куда и к кому, но вряд ли они
ответят.
Юрий Петрович устроился в кресле, вытянул ноги в тапочках и
с улыбкой разглядывал меня, а я его. Дорогой костюм из легкой ткани, светлая
рубашка, золотые часы, волосы подстрижены и аккуратно зачесаны назад,
неприятный желтоватый оттенок исчез, седина отливала серебром. Юрий Петрович не
лишен был некоторого щегольства. В целом выглядел респектабельно. Золотые часы
навели меня на мысль, и я ее высказала:
— Ваши вещи, часы и перстень, в милиции…
Он как-то небрежно махнул рукой, целиком поглощенный
созерцанием моей особы. Мне это надоело.
— Цветы и продукты ваша работа?
— Моя, — сказал он и улыбнулся шире.
— Я вам что, ключи от квартиры оставила?
— Не сердись, дочка, — запел он. — Хотел
сюрприз сделать. Думал, приедешь, порадуешься…
— Я и порадовалась при мысли о том, что кто-то бродит
по квартире в мое отсутствие.
— Прости старика, — убрав улыбку, попросил
он. — Хотел как лучше, не сердись, очень прошу. Теперь на всем свете для
меня нет человека дороже, чем ты, дочка…
— Вот что, Юрий Петрович, — начала я, но он меня
перебил:
— Зови меня дядей Юрой…
— Никакой вы мне не дядя, и я вам не дочка. Это первое.
Второе: вы мне ничем не обязаны. Я врач, мое дело лечить людей. Что я и делаю.
За свою работу я получаю деньги, называется зарплата. За розы спасибо, а вот
деньги заберите. — Я поднялась, достала доллары и положила на стол. —
Продукты тоже. Правда, банку икры я съела, не буду врать, съела совершенно
сознательно, а не по ошибке. Так что мы с вами квиты, и потому у меня
убедительная просьба: появляться в моей квартире только по приглашению. Деньги
за аккумулятор верну через месяц, а сейчас, извините, не могу — отпуск.
Юрий Петрович слушал, разглядывая свои руки, и заметно
печалился.
— Не поняла ты, дочка, — вздохнул он. — Я,
старый дурак, как-то все не правильно сделал… Не хотел я тебя обидеть, прости.
И деньгами этими не за жизнь свою расплачивался. Я много чего повидал на свете
и знаю: не все за деньги купишь. Потому и к тебе пришел, думал, если есть еще
такие люди, значит, не зря мы землю топчем.
— Спасибо за лестное мнение, — нахмурилась
я. — Но это ничего не меняет.
— Что-то я все-таки не так сделал, — покачал он
головой. — Я ведь пока к кровати прикованный лежал, все думал — как
поднимусь, к тебе поеду. И встреча наша не такой виделась. Прости, если что не
так. — Он даже поклонился.
У меня стойкое отвращение к театральный эффектам, чувство
такое, что тебя водят за нос. С другой стороны, он выглядел совершенно
несчастным, а особого повода злиться у меня не было: в конце концов, икру я
съела.
Подумав, я поднялась и сказала:
— Давайте пить чай.
— Ничего не надо, дочка, — забеспокоился Юрий
Петрович, но я уже шагала в кухню.
Через десять минут мы пили чай. За это время доллары со
стола перекочевали на полку. Я покачала головой, а Юрий Петрович засуетился:
