— Что ты в самом деле, пусть лежат, вдруг понадобятся.
Зарплата у тебя плохонькая, работа тяжелая. А мне куда деньги девать? Жены нет,
детей не нажил, вот и мыкаюсь один на старости лет.
— Вам пятьдесят четыре года, и вы вовсе не
старый, — одернула я, очень уж он увлекся. — Вполне можете жениться и
даже детей завести. Вот мой сосед, к примеру, так и сделал и живет припеваючи.
Юрий Петрович с готовностью засмеялся. Понемногу разговор
налаживался, а вот чай мои гости не жаловали. Юрий Петрович сделал пару
глотков, а верзила как замер возле стены, привалясь к ней спиной, так по сию
пору и стоял. Причем сразу и не решишь, то ли он стену, то ли она его
поддерживает.
Я ему из вежливости налила чашку, но он ее как будто не
заметил, стоял и пялился в угол комнаты. Из любопытства и я взглянула: угол как
угол, даже паука там не было, но ему чем-то понравился. Мне что, пусть.
Мой новоявленный дядька пел соловьем, я начала томиться, и,
чтобы ему немного испортить настроение, поинтересовалась:
— А почему он стоит? — Хотя, по моему мнению, он
правильно делал — ни мой диван, ни тем более стул такую тушу не выдержат. Юрий
Петрович запнулся на полуслове.
— Коля? — спросил неуверенно.
— Вот он, — ткнула я пальцем в верзилу. Коля
все-таки от угла оторвался и посмотрел на меня. — Он глухонемым
прикидывается?
— Нет-нет, — очень серьезно ответил Юрий Петрович.
— Я знаю, что он говорящий, — заверила я. —
Просто меня раздражают люди, которые стоят столбом и что-то за моей спиной
высматривают. Лучше бы чай пил.
— Я не люблю чай, — этим своим дурацким голосом
заявил верзила и на меня уставился. Было это обременительно для моих нервов, уж
лучше пусть бы в угол смотрел.
— Ты о Коле плохо не думай, — ласково запел Юрки
Петрович. — Он парень золотой, мы с ним давненько друг дружку знаем, не
один пуд соли вместе съели. Это он с виду сердитый, а душа добрая…
— Да я верю, — пришлось пожать мне плечами, хотя в
истинности сказанного я питала сомнения.
Коля взгляд отвел и вновь сосредоточился на стене. Мне стало
легче дышать. Чай остывал, и по всему выходило, что пора нам прощаться. Верзила
от стены отлепился, а Юрий Петрович поднялся.
— Спасибо за чай, дочка, — сказал он, и оба в
прихожую потопали. С радостно бьющимся сердцем я отправилась следом. Вспомнила
про деньги, вернулась. Оба за это время успели обуться.
— Возьмите, — сказала я.
— Обижаешь, — покачал головой «дядя Юра».
— Я от вас деньги принять не могу, и обсуждать здесь
нечего. За подарки спасибо. Желаю вам здоровья. Вид у вас цветущий, но
поберечься все равно не мешает. Всего доброго.
Юрий Петрович вознамерился что-то сказать, но я уже дверь
распахнула, и им ничего не оставалось, как выйти.
— До свидания, — сказали они дружно. Я слегка
удивилась, что верзила открыл рот, улыбнулась, кивнула и хлопнула дверью.
— Свалились на мою голову, — посетовала я и
занялась уборкой.
* * *
Вечером приехала Наташка, узнав о визите, обрадовалась.
— И чего ты дурака валяешь? — набросилась она на
меня. — Хочется ему поиграть в доброго дядьку, ну и на здоровье. Деньги
ей, видите ли, не нужны. Не нужны, неси мне. Приму с благодарностью. Я из-за
этого сукина сына тоже натерпелась… Нашла когда проявлять честность и
принципиальность. На честных воду возят.
— На дураках, — поправила я.
— А нынче что честный, что дурак — одно и то же. Дядька
одинокий, ты ему вместо дочери, пусть раскошелится. Баксов небось полны
карманы, коли тыщами швыряется.
— Деньги эти он не своим горбом заработал, —
усмехнулась я. — Скорее всего украл.
— А кто не ворует? Я вот, к примеру, в больнице
лекарства беру, бинты, вату. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кстати, ты тоже
перчатки брала, на своей даче копаться. Брала?
— Ты, Наташка, дура совсем, — возмутилась
я. — Сравнила…
— Не вижу принципиальной разницы. Воровство — оно
всегда воровство… Чего-то мы не туда залезли… Старичок на благое дело
потратиться хочет, не на водку и девок, а на молодое дарование.
— Ты точно дура, — кивнула я. — Во-первых, он
не старичок, да и старички разные бывают, начнет с «дочки», а чем кончит,
никому не ведомо. Нет уж, обойдусь без благодетелей. Хоть и не пожрешь икру
ложкой, зато покой дорог.
— Да ну тебя, — отмахнулась Наташка. — В
конце концов, он тебе действительно обязан. Повезло раз в жизни, спасла
богатого человека, так чего ж от счастья рожу-то воротить?
— Слушай, может, ты его себе возьмешь? — не
выдержала я.
— В отцы? Так я с радостью, но он мой вклад в общее
дело принципиально не желает замечать. Ты у него спасительница.
Я покачала головой и стала пить чай.
* * *
В следующий раз Юрий Петрович появился через пару дней.
Обошлось без сюрпризов. По телефону позвонил, и так жалобно, точно милостыню
просит, сказал:
— Здравствуй, дочка, я вот тут неподалеку от твоего
дома… хотел проведать.
Я вздохнула и сказала:
— Хорошо, заходите.
В квартире он появился с корзинкой в руках, за спиной маячил
верзила. Лицо без выражения, взгляд пустой, жуть берет. Черт знает, о чей он
думает… Может, прикидывает, как половчее меня освежевать.
— А ему сюда обязательно? — не выдержала я. Юрий
Петрович слегка растерялся и на меня уставился, а верзила рот открыл и тихим
голосом произнес:
— Обязательно, — и мне улыбнулся. Не скажу, что
душу согрел, скорее поразил. Я начала прикидывать: каким он был ребенком? Ведь
был же? И что с ним такое приключилось, что от его взгляда нормального человека
начинает трясти? И родители у него тоже есть, по крайней мере, были. Иного
способа появиться на свет я просто не знаю.
— Ты Колю не бойся, — брякнул Юрий
Петрович. — Он…
— Да я помню, — перебила я. — У него душа
добрая. Только пусть он на меня так не смотрит. Добрая у него душа или нет, а
физиономия, извините, зверская.
