— А я ничего не представляю, — разговорился
он, — сегодня ночью ты пришла к нему, он был один, вы поскандалили, и ты
ударила его кухонным ножом в грудь. Утром его обнаружили за столом с этим самым
ножом в груди и в луже крови. Зрелище неприятное.
— Еще бы, — кивнула я, пытаясь понять, зачем люди
так шутят. Или не шутят? Полифем не шутил. Он смотрел на меня спокойно и вроде
бы равнодушно, и смеяться точно не спешил, Я испугалась, хотя за секунду до
того делать этого не собиралась.
— Не знаю, что вы опять затеяли, только все это чепуха,
какой свет не видывал.
— В милиции расскажешь, — сказал Полифем. —
Они любят послушать. На ноже отпечатки твоих пальцев, на кассете хорошо видно,
как ты заходишь в дом и как летишь оттуда сломя голову.
— На какой кассете? — задала вопрос я, пугаясь все
больше и больше.
— В доме система охраны, над дверью видеокамера. Знаешь
о таких штуках?
— Слышала.
— А соседи слышали, как скандалили ночью. Пара
свидетелей всегда найдется.
— Черта с два там чего услышишь, — разозлилась
я. — Вокруг сад, забор, и до ближайшего дома сто километров. Кричать «ау!»
замучаешься.
— Расскажи ментам, — посоветовал он.
Я прошла на кухню, выпила стакан воды и вернулась.
— Я его не убивала, и ты это отлично знаешь, —
сказала я, теряя остатки оптимизма.
— Я знаю, что ты была у него ночью, что вы скандалили,
А утром я нашел его мертвым. Сигнализация работала, и никто после тебя в дом не
входил. Проведут экспертизу, и станет ясно, в какое время его убили. Думаю,
когда ты была в доме.
— Здорово. И что дальше?
— Дальше суд и тюрьма. Если сможешь придумать
жалостливую историю, получишь пять лет. Хотя могут дать и десять.
Тут я начала кое-что понимать и задышала ровнее.
— А чего ж тогда явился ты, а не милиция? Пленка,
отпечатки пальцев и показания соседей — вполне достаточно, чтобы меня
арестовали.
— Достаточно, — согласился он, — только об
убийстве они пока не знают. Нет трупа — нет убийства.
— Ага, — сказала я, подумала и спросила:
— И чего тебе надо?
— Деньги, — охотно ответил он. — Деньги,
которые ты свистнула в поезде. Они чужие, и их надо вернуть.
— Я отвезла кейс по адресу и отдала хозяйке. Ты был там
и знаешь об этом не хуже меня.
Полифем стал смотреть в стену. Молча. Минуту, вторую,
третью, я не выдержала и заговорила:
— Не знаю, что вы с дядей Юрой опять напридумывали, но
я ему уже говорила: никаких денег у меня нет, И взяться им неоткуда. Выкладывай
свой труп и заявляй в милицию.
— Лучше, если деньги ты отдашь сегодня, — сказал
Полифем, а я разозлилась.
— В это дурацкое убийство я не верю. Что вы там
затевали, мне ни в жизнь не разобраться, но я думаю так: где-то вы перемудрили,
и деньги у вас увели. Надо полагать, деньги не малые и дяде Юре не
поздоровится. Потому он решил побыть мертвым. Ночью он пытался убедить меня в
том, что я их украла, но это глупость. Придется вам напрячься и поискать в
другом месте.
Полифем помолчал, перевел взгляд со стены на меня и
заговорил:
— Он убит. Возможно, убила его не ты. Скорее всего, не
ты. Но это неважно. Меня интересуют деньги, — Я открыла рот, но сказать
мне он не дал. — Помолчи. В том кейсе, что ты получила, денег не было. И
ты это знаешь. Потому и бросила свою сумку в купе и отправилась развлекаться.
Как ты высчитала настоящего курьера — вопрос, и я не думаю, что ты на него не
ответишь, если и спрошу всерьёз. Одно я знаю уже сейчас: провернуть в одиночку
такое дело ты не могла. Значит, это тот пьяный мужик, что болтался по вагону.
По телефону серьезные планы не строят, выходит, ты встречалась с ним перед
отъездом. Накануне была у подруги: улица Стасова, дом 37, квартира 4. У нее
есть ребенок. Хотя он даже и не понадобится. Я просто возьму ее за одну руку и
за одну ногу и немного потяну в разные стороны, как копченую курицу, и разломаю
на две части, крылышки в одной руке, ножки в другой. — Я посмотрела на
Полифемовы лапы и поверила на слово. — В общем, она не откажется мне
сообщить, с кем ты встречалась в ее квартире. Теперь слушай внимательно: в тот
день за тобой следил я. И адрес бабы знаю тоже только я. Пока. На эти деньги
много охотников. Если ты не поторопишься, будут проблемы, с которыми тебе уже
не справиться. — Он замолчал и проникновенно мне улыбнулся. Решил меня
ободрить. Улыбочка у него…
— Ясно, — сказала я, стараясь не думать о его
улыбке, огромных лапах и не принимать близко к сердцу рассказ о копченых
курицах. — Ты хочешь всех опередить и свистнуть эти деньги? — Он
улыбнулся еще шире, продемонстрировав при этом самые настоящие клыки. Я
кашлянула и сказала:
— Конечно, тебя можно понять.
— Ага, — отозвался он, убрал улыбку и со своим
обычным полусонным видом добавил:
— Я даю тебе два дня. Через два дня деньги ты вернешь.
— А если нет? — буркнула я и тут же поправилась:
— Ладно, не надо сразу так смотреть. Нормальное
любопытство. К тому же задание мне не по силам: за два дня я точно не
справлюсь. Напоминаю, я их не брала, а потому где искать, не знаю. Надо
полагать, тебе до этого нет дела? Я так и думала… Буду стараться, но два дня —
это нереальные сроки. Предлагаю обсудить… — Он засмеялся в свойственной ему
тихой и потаенной манере. Смех мне понравился еще меньше, чем улыбка. — Ну
и чего такого смешного я сказала? — храбрясь, спросила я. Смеяться он
перестал и заявил:
— Два дня.
— Хорошо, — пожала я плечами. — Нет так нет.
Но попробовать всегда надо… — Он поднялся. — Ты уходишь? —
всполошилась я. — А как же дядя Юра? Я имею в виду его труп, то есть я
имею в виду мое алиби, или как там все это называется. К примеру, я найду
деньги, а ты натравишь на меня ментов.
— Зачем? — удивился он.
— Откуда мне знать? Просто так, может, из-за плохого
настроения.
— У меня настроение всегда хорошее.
— А вдруг его кто-нибудь испортит? Нет, так не годится.
Если дядя Юра лежит мертвый и у тебя пленки и этот нож, я хочу все как следует
обсудить…
— Ты очень много говоришь, — заметил он вроде бы
даже с сочувствием.
— Я не могу говорить мало, ты полчаса назад грозился
засадить меня в тюрьму.
