Книга Детские шалости, страница 59. Автор книги Генри Саттон

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Детские шалости»

Cтраница 59

Марк чувствует себя неуклюже, адресуя этот вопрос затылку Лили, стоя за ее спиной, в то время как она подбивает машины. Он раздумывает над тем, не следует ли ему просто сесть и подождать, пока она закончит игру. Хотя, думает он, возможно, Лили никогда не закончит, и так — фактически не глядя на нее, когда она почти полностью увлечена чем-то другим, с ней легче говорить, легче, чем сидя с ней лицом к лицу, чем если бы она полностью сосредоточила свое внимание на нем — если она вообще способна это делать.

— Они просто пытаются заставить нас говорить о себе и обо всякой фигней, — говорит она.

— Какой фигней? — говорит он.

— Не знаю, дедуль, просто фигней.

Марку хотелось бы думать, что быть названным дедулей — это на шаг ближе к тому, чтобы быть названным папой, это лучше, чем когда она зовет его просто Марк, но он знает, что все не так, если не хуже.

— О прошлом, о воспитании, что-то типа этого? — говорит он.

— Да, да, да, — говорит она. — Все это говно. И что, ты тоже собираешься весь день меня допрашивать?

— А ты собираешься весь день провести у автомата? — говорит он.

— Пока ты мне не купишь еще выпивки, — отвечает она. Что ж, он приносит ей еще выпивки. Он снова идет к скучающим барменам и заказывает еще одну Dooleys и одно пиво для себя, раздумывая о том, что именно она могла рассказать людям из Беркшир Хауза о своем прошлом, рассказала ли она им, что над ней издевалась ее мама и ее бойфренды, или о том факте, что она не видела своего отца десять лет, потому что ее мама решила, что он слишком жестокий человек — и представляет слишком большую опасность для нее и для других детей, именно это Ким сказала в суде — и он возвращается в боковой зал и видит, что Лили перешла к другому автомату.

— Что ты им рассказала? — говорит он, поставив выпивку на слегка наклонную поверхность автомата. Она не обращает на него внимания, она сосредоточилась на экране, в котором анимированный сноубордер едет по горам, зигзагами объезжая валуны и других сноубордис-тов, внезапно быстро кувыркаясь, и прыгая, и вертясь вокруг собственной оси, и он спрашивает ее снова: — Что ты рассказала учителям о своем детстве, о том, каково тебе было, когда ты была бродягой и жила с грязными хиппи? И, что самое главное, почему твоя мама сбежала, прихватив тебя с собой?

— Я не знаю, — говорит она, — каково мне было.

— А ты рассказывала им… ну… что над тобой издевались? Ты рассказала им то, что рассказывала мне? Как эти мужики заставляли тебя трогать их эти…?

— Может, и рассказывала, — говорит она, на секунду отрываясь от своей выпивки.

— И они тебе поверили? — Несмотря на желание оставаться спокойным и не заводить Лили, несмотря на мысль, что сегодня он исключительно хорошо справился, Марк обнаруживает, что все больше и больше волнуется — при самой мысли о том, что над его дочерью издевались, он думал, что этого не было, но выясняется, что так оно и было. Что он знает? Что он теперь о чем-либо знает? Никто никогда не говорил ему правды.

— Почему ты у них не спросил? Они все время делают заметки, — говорит она. — Уверена, они расскажут тебе, что именно со мной не так. Обо всем расскажут.

— Что с тобой не так? — говорит он, чувствуя, что его руки стали жесткими и липкими от капель Dooleys и от пота, но он не хочет вытирать их о брюки, он даже на секунду не может допустить, что Лили способна ответить ему прямо.

Но она отвечает, она поворачивается к нему лицом и бросает свои кнопки, бросает своего сноубордиста, и тот бесконтрольно катится по горам, делая, когда ему угодно, эти кувырки и верчения, кричит «Ура!», и врезается в других сноубордистов, и натыкается на серые скалы с электронным стоном и криком «О нет!», она отвечает ему, она наконец смотрит ему в лицо своими иссиня-голубыми глазами, и ее пухлые щеки сияют от мерцания экрана и, вероятно, от слишком большого количества выпитых Dooleys:

— Они говорят, что я страдаю от низкой самооценки. Вот что не так с нами со всеми в этом интернате, именно это. Низкая самооценка. Они говорят, что мы себя не уважаем. Что мы хотим нанести вред своему телу, и поэтому мы не едим, или режем вены, или поджигаем сами себя. Говорят, что мы всегда хотим это с собой делать.

Отшагнув назад, отшатнувшись от теплого порыва потного, больного, алкогольного дыхания Лили, отшатнувшись от ее прямоты, ее искренности, Марк говорит:

— И из-за чего такое получилось?

— Из-за того, что у меня говенные родители, — говорит она, вытаскивая из переднего кармана смятую пачку сигарет. — Из-за того, что рядом не было папы. Из-за того, что рядом не было папы, который мог бы сказать мне, какая я хорошенькая, когда мне было семь. Вот что они сказали.

— Теперь я здесь, — говорит он, осознавая, что, вероятно, провел вдвоем с Лили так много времени в первый раз с тех пор, как брал ее с собой кормить уток в паб «Лебедь», а потом греться в галерее, с тех пор, как она была крошкой, все еще пила из бутылочки, все еще носила подгузники.

— А, ну да, несколько опоздал, ты не находишь? — говорит она, доставая из помятой пачки длинный сигаретный окурок. — И вообще, зачем ты приехал?

— Чтобы посмотреть, как ты, — говорит он, с облегчением видя, что она прикуривает окурок тонкой, с золотым покрытием, зажигалкой, которую он подарил ей, думая, что, по крайней мере она пользуется его подарком по крайней мере хранит его, и это определенно значит, что в какой-то степени она ценит и уважает его. Если бы он ей и в самом деле надоел и она окончательно обвинила бы его в том, что он испортил ей жизнь, в том, что из-за него у нее низкая самооценка, в том, что из-за него она хочет покалечить себя, конечно же, она бы ее выбросила или, вероятно, продала бы — как он продал те прекрасные часы, которые столько лет назад подарил ему Лоуренс.

— Ты мог позвонить, — говорит она, глубоко затягиваясь.

Замечая, что когда она отводит от губ сигарету, ее рука неистово дрожит, он говорит:

— Да, ну а я хотел тебя удивить.

— Почему ты хотел меня удивить? Тебе плевать на меня. Ты меня не знаешь. Даже моя мама не хочет больше меня знать, она упекла меня в эту психушку на всю оставшуюся жизнь. Знаешь, почему она так сделала? Чтобы в случае, если я покончу с собой, ей не пришлось убирать за мной грязь. Здесь народ все время это делает. Раз в неделю. Тем и знаменито это место.

— Лил, — тихо говорит Марк, краем глаза замечая, что в зал вошла компания каких-то парней, и тоскливо, видимо, даже безропотно начинает раздумывать, получится ли у него когда-нибудь убедить Лили в том, что он говорит правду, — ты знаешь, что мне не наплевать на тебя — сколько раз я должен говорить тебе это? Ты знаешь, что я люблю тебя. Господи, ты же моя дочь.

— И почему тогда у тебя этот фингал на голове? Держу пари, ты подрался с Николь и она вышвырнула тебя из дома, потому что считает полным ничтожеством — ну да, долго же это до нее доходило — и потому что ты жалеешь себя, ты думал, что приедешь и начнешь меня доставать. Ты представлял, что я единственный оставшийся человек, который настолько глуп, чтобы смириться с твоим говном. И все, правда? Бедная Лил, никто ее больше не хочет. Ты думал, что я побегу к тебе вприпрыжку.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация