В ее мозгу мелькнуло: не убежать ли? Убежать из этого страшного дома, из Парижа, из Франции, назад в… Назад к чему? Назад — куда? Бежать ей было некуда.
Она разжала пальцы, которыми схватила Бланжи за запястье, и позволила снять с нее платье. И трусики. Бланжи овладел ей умело и даже по-своему элегантно. Несмотря на смятенное состояние и на частое щелканье затвора фотоаппарата, Мерри стонала и извивалась под его ласками и под конец уже потеряла счет оргазмам.
Когда же все было кончено, она собрала разбросанную одежду и, как была — голая, — с гордо поднятой головой, отчаянно стараясь не бежать, прошествовала мимо Рауля в свою спальню. Потом перешла в ванную, наполнила ванну водой — настолько горячей, которую только могла вытерпеть, — и забралась в нее. Взяла губку, но так и держала ее, не в силах пошевелиться, не силах хоть что-нибудь сделать. Вскоре вода заметно остыла. Tiède, отвлеченно подумала Мерри. Так, кажется, по-французски «чуть теплая». Она пыталась разобраться в своих чувствах. Сожаление и презрение — вот что она чувствовала. Только не была уверена, кто вызывает большую жалость и презрение — Каррера или она сама. Она припомнила слова Карреры о том, что все режиссеры извращенцы, а актеры и актрисы—эксгибиционисты. Бесстыдники. Нет, неправда, представление, в котором ее вынудили принять участие, вовсе не доставило ей удовольствия.
Мысли беспорядочно роились в ее голове, словно крохотные волны, которые поднимались в ванне, стоило ей шевельнуть коленями. И вдруг ее осенило: она не должна подать вида, что унижена и подавлена случившимся. Мерри решительно, хотя еще и не вполне оправившись от потрясения, выбралась из ванны, вытерлась, облачилась в стеганый халатик и вернулась в гостиную. Рене возлежал на софе и курил сигарету. Рауль, тоже в халате, потягивал виски из высокого стакана. Когда вошла Мерри, оба замолчали и уставились на нее. Мерри преспокойно прошагала к бару, налила себе щедрую порцию виски и направилась к себе в спальню. Лишь на пороге остановилась, повернулась и вежливо попрощалась:
— Спокойной ночи.
Четыре дня спустя они с Каррерой сочетались браком в мэрии тихого городка в Бретани, вблизи которого у Рауля была ферма.
Все время, пока шли съемки, Каррера был с ней воплощением любезности, нежности и очарования. Мерри было от этого и легче и хуже. На съемочной площадке Рауль во многом напоминал Кляйнзингера — неизменно вежливый и невозмутимый, — но, в отличие от Кляйнзингера, он привносил в работу над фильмом гораздо больше своего, чисто личного. Возможно, оттого он и слыл импровизатором. Он снимал фильм по мотивам «Писем Асперна». Приехавший в Париж критик встречается с внучкой любовницы великого поэта и соблазняет ее, чтобы овладеть письмами и дневниками поэта, которые нужны ему для его изысканий. Если поначалу отношение Мерри к Рене-критику было полупрезрительным, полуснисходительным, то после того, как он ее соблазнил, это отношение сменилось преданным обожанием. В конце концов, критик ее бросил и вычеркнул из памяти. Поскольку фильм имел много общего с реальностью, Мерри не составило труда сыграть свою героиню: ей достаточно было изображать перед камерой оператора собственные настроения и чувства.
Четырежды в течение двух месяцев напряжение от работы становилось для Карреры настолько невыносимым, что ему требовались разрядки. Хотя, возможно, он таким образом освежал свое творческое видение. Он подбирал для Мерри партнеров и фотографировал ее во время совершения половых актов с мужчинами, которых приводил домой. Иногда просил Мерри или партнера поменять позу, выражение или изменял ракурс — точь-в-точь как во время съемки фильма.
Мерри настолько захватили съемки и так заразило удивительное отношение Карреры, что она ощущала себя всецело его творением. То ли это случилось оттого, что она дала волю своим чувствам, то ли оттого, что так беззаветно отдавалась незнакомцам, но после каждого полового акта роль героини, безмолвно обожающей вероломного критика, давалась Мерри еще проще и естественнее. А после того как Каррера привел ей вот уже пятого подряд любовника, Мерри даже испытала какое-то извращенное удовольствие. Она как бы видела себя через видоискатель камеры. И стала задумываться, насколько красиво то, чем она занимается с незнакомыми мужчинами. Она помнила, что Каррера как тонкий ценитель предъявляет высокие требования к эротическому искусству, и ей очень хотелось угодить ему.
Да, у них была странная, необычная любовь, но Мерри в своей жизни видела так мало любви, что была готова довольствоваться и тем, что имела с Каррерой. В конце съемок Каррера закатил роскошный ужин в ресторане «Ше Максим», после которого отвез ее домой и, как бы в продолжение безудержно веселого вечера, проводил Мерри в спальню, сам раздел, лег с ней в постель и овладел ею. Все получилось как-то удивительно мило, наивно, как бы по-детски, но Мерри испытала необычное умиротворение и только задавалась вопросом: если Каррера способен на такую физическую близость, зачем ему прибегать к помощи фотоаппарата? На душе у Мерри потеплело и зародилась даже надежда, что их отношения смогут наладиться, стать более нормальными, что они смогут найти и удовольствие и утешение в объятиях друг друга…
Каждый день Каррера подолгу задерживался в монтажной. Мерри бродила по Парижу, много читала и всласть выспалась. Она заметила, что спит больше обычного, но, несмотря на это, быстро устает. Как-то вечером она пожаловалась на свое самочувствие Раулю, и он предложил показать ее своему врачу. Мерри не любила ходить по врачам, но Рауль настоял на своем и сам на следующее утро отвез ее к доктору Дрейфусу.
— Рауль, — окликнула она его вечером, когда они кончили ужинать.
Каррера оторвался от кипы фотографий и вопросительно посмотрел на нее.
— Анализ дал положительный результат, — сказала она.
— Какой анализ? — встрепенулся Рауль. — Я беременна.
Он отложил фотографии в сторону и развернулся на стуле лицом к Мерри.
— Ничего страшного, — сказал он. Потом встал, подошел к ней и положил руку на плечо. — Справимся. Все очень просто. У меня есть приятель в Швейцарии…
— Ты хочешь, чтобы я это сделала?
— Я хочу, чтобы ты сделала то, что считаешь нужным. Я всегда хочу, чтобы ты поступала так, как считаешь нужным.
— А что бы ты ответил, если бы я сказала, что хочу оставить ребенка?
— Но… но почему? — спросил он.
— Не знаю. Может быть, потому, что я хочу иметь ребенка? Моего ребенка?
— Нашего ребенка, — поправил Каррера.
Мерри рассмеялась. Горько, невесело. Как узнать, кто из ее партнеров на самом деле является отцом ребенка?
— А вообще-то, — произнес Каррера, меряя шагами комнату, — мысль неплохая. Даже заманчивая. Я не раз пытался представить, как воспитаю свою дочь…
— Дочь? Почему ты считаешь, что у меня родится девочка?
— Сын мне неинтересен, — холодно произнес Каррера. — Дочь — другое дело. Нет, право, — продолжил он, заметно оживившись, — это мне нравится.
