Мерри повесила голову. Она не хотела, чтобы мисс Престон могла сейчас видеть ее лицо.
Но мисс Престон не собиралась оставить свою жертву в покое.
— Посмотри-ка на меня, — велела она. — Мередит… Мерри, я прошу тебя.
Мерри послушно посмотрела на нее.
— Это, конечно, ужасно. И я просто не знаю, как мне поступить. Но я знаю, как не следует поступать, поэтому я, пожалуй, не буду настаивать на том, чтобы исключить тебя. Да, мы тебя не исключим. Я хочу, чтобы ты продолжала учиться в нашей школе и чтобы ты как следует поразмыслила над тем, что сказал твой отец. Ты должна сама решить, такую ли жизнь ты хочешь влачить, о таком ли будущем для себя ты мечтала. О таком?
— Нет, мисс Престон.
— Конечно. Я тоже так думаю. Теперь ступай в эту комнату — это моя спальня для гостей — и ложись спать. Я не хочу, чтобы ты в таком состоянии возвращалась к себе. Завтра утром, перед завтраком, ты поднимешься к себе и переоденешься, а если кто-нибудь спросит, где ты была, ответишь, что плохо себя чувствовала и провела ночь в нашем лазарете. Да, тяжкое бремя досталось тебе от отца… И очень несправедливое. Давай будем считать, что ничего не случилось — но только один-единственный раз. Другой такой возможности тебе уже не представится. Хорошо?
— Да, мисс Престон.
— Вот и договорились, — сказала мисс Престон. — Ступай теперь спать.
— Спасибо, мисс Престон.
Мерри легла спать, а Агата Престон еще долгое время сидела и читала. Или, вернее, делала вид, что читает, тогда как на самом деле она прислушивалась, чутко ловя каждый звук… сама того не зная, чего ожидает услышать. И в конце концов ее ожидания оправдались — она кое-что услышала. Звук, правда, был приглушенный и сдавленный. Мерри явно пыталась заглушить его, но даже с лицом, уткнутым в подушку, ее всхлипывания доносились до ушей слушавшей, сидевшей очень тихо.
Мисс Престон не была уверена в том, что именно выражают эти всхлипывания — благодарность, унижение или отчаяние. Скорее всего, рассудила она, здесь смешано все это. И все-таки своего добилась. Во всяком случае, начало явно положено. Она припомнила знаменитое изречение Архимеда: «Дайте мне точку опоры, и я переверну земной шар». Удастся ли ей переделать Мерри? Таких иллюзий мисс Престон, конечно, не питала. Однако от прежней безнадежности уже тоже не осталось и следа.
Глава 6
Мерри даже не подозревала, что ее отец старался для ее же пользы. Способ его общения с мисс Престон был, конечно, весьма необычным, но тем не менее возымел эффект. Мередит, который во время звонка мисс Престон находился в постели с Мелиссой в ее гостиничных «люкс»-апартаментах, пребывал в таком прекрасном расположении духа, что отважился на этот дерзновенный и рискованный шаг — единственный, по его мнению, который мог способствовать тому, чтобы Мерри не исключили из школы. Мередит не мог объяснить, почему надеялся, что его уловка сработает, и тем более он не сумел бы объяснить — каким образом она должна была сработать. Возможно, дело в том, что счастливые люди тоньше ощущают биение времени и человеческую душу или на счастливцах лежит благословение Господне, а может быть, им просто везет. Так или иначе в ту минуту на Мередита снизошло озарение, внушившее ему непоколебимую уверенность в том, что он должен поддаться порыву. В результате мисс Престон поступила так, как он хотел, и оставила Мерри в школе.
Мерри же показалось, что ее предали. Точнее — бросили на произвол судьбы. Она, конечно, прекрасно знала, что пристрастие к алкоголю в глазах отца вовсе не считается смертным грехом, и поэтому отдавала себе отчет в том, что отец не слишком серьезно воспримет новость о том, что дочь впервые приложилась к бутылке. Тем не менее она не ожидала, что он воспримет случившееся настолько легковесно. Просто махнет на нее рукой. И Мерри сделала для себя вывод: она стала отцу безразлична. И в этом не было бы ничего неожиданного. А Мередит, даже знай о том, как истолковала дочь его поступок, в сложившейся обстановке мог изменить очень мало. Не мог же он послать ей письмо или позвонить, чтобы объяснить, как хитро он сыграл на слабых струнках мисс Престон. Все-таки Мерри пребывала в том хрупком и ранимом подростковом возрасте, когда отцу крайне неразумно и даже опасно подрывать веру девочки в правила и идеалы. Но Мередит ни о чем не подозревал, поэтому эта тема так никогда и не всплыла.
Одна из причин, почему Мередит так и не заподозрил, что творится в душе его дочери, таилась в том, что реакция Мерри на случившееся была крайне неординарной. Она усердно взялась за занятия, исправила оценки по многим предметам и даже обзавелась несколькими новыми подругами. Мисс Престон была настолько очарована происшедшими с Мерри переменами, что написала мистеру Хаусману письмо, в котором подчеркнула, что после памятного случая Мерри сделала в прошлом семестре поразительные успехи. На самом деле мисс Престон не столько хотела поставить знаменитого киноактера в известность о достижениях дочери, сколько пыталась доказать, что он ошибся в своей оценке неизбежности того, какая судьба ждет Мерри, тогда как благодаря ее, мисс Престон, стараниям Мерри удалось уберечь от злого рока и наставить на путь истинный. Конечно, сама себе мисс Престон в подобных мыслях не призналась бы, но в глубине души считала именно так. Во всяком случае, настроение у нее, когда, запечатав письмо, она опустила его в почтовый ящик, было приподнятым.
Мисс Престон ни разу даже в голову не пришло задуматься над причинами, побудившими Мерри взяться за ум и начать с таким рвением грызть гранит науки. Мисс Престон все это казалось единственно правильным, а потому естественным. Следовательно, считала она, с Мерри все в порядке. Между тем всеми благими поступками Мерри двигало нечто совершенно иное. И даже противоположное — отнюдь не благие намерения и смиренность, а скорее — холодная, расчетливая ярость и озлобленность.
Весной, когда учебный год близился к концу, Мерри написала отцу письмо, в котором спрашивала, не станет ли он возражать, если она проведет летние каникулы с матерью. В письме она приводила убедительные доводы, замешанные одновременно на сентиментальных чувствах, логике и детской непосредственности. Прочитав письмо, Мередит на время лишился дара речи. Мало того что Мерри собралась провести лето с Элейн — что само по себе он расценил как пощечину, — так она еще пыталась его убедить, к тому же в самых иезуитски выдержанных выражениях, что это лучше для всех. Мередит чувствовал себя вконец убитым — ему казалось, что он потерял дочь, что он сидел сложа руки и попустительствовал тому, что Мерри постепенно утрачивает в него веру, теряет последние остатки надежды на сближение с отцом. Он почувствовал себя последним мерзавцем — чего и добивалась Мерри.
Итак, в конце июня она вылетела в Лос-Анджелес. В аэропорту ее встретили Элейн, Гарри и Лион. Первым Мерри увидела Гарри. Он нисколько не изменился со времени, прошедшем после их расставания. Лишь виски немного засеребрились да животик разросся, но в остальном он оставался прежним Гарри, тем самым Гарри, которого она запомнила. А вот мать заметно постарела. За семь лет, что Мерри ее не видела, Элейн превратилась в пожилую женщину — высохла, съежилась, пожелтела и издергалась. Лион же полностью преобразился. Еще бы, провожал Мерри пятилетний мальчуган, а встретил двенадцатилетний подросток. Лион сильно вытянулся, окреп и обещал превратиться в красивого юношу.
