– Вот именно. Но он давно уже не дает уроков и не подтягивает нерадивых учеников. Теперь он вполне респектабельный бизнесмен. У него маленький ресторанчик в Льорет де Мар.
– Боже, где это?
Анжела приложила свободную руку ко лбу. Голова у нее пошла кругом, и комната покачнулась, словно каюта корабля, попавшего в шторм.
– В Испании, милая моя. Валерий Петрович позвал меня к себе жить, и я уже собрала чемоданы. Жду тебя, чтобы попрощаться. Ну, то есть не совсем попрощаться… Что такое расстояния в наше-то время?
– Но тебе же не дадут визу надолго.
– Мы поженимся, – вероятно, она пожала плечами. И тут же тон ее сделался вызывающим: – А что, ты считаешь, я уже стара, чтобы устроить свое счастье? Уже вышла в тираж?
– Не говори глупостей. Просто… Как же ты уезжаешь вот так?! С бухты-барахты?!
– Можно подумать, ты решила притащить в дом женатого ветеринара после долгого и тщательного обдумывания.
Анжела открыла рот и некоторое время молчала. Потом наконец выдавила из себя:
– Вот увидишь, мы будем счастливы. Павлик нуждается в любви.
– А ты в ней не нуждаешься? Я думала, ты сама наконец-то влюбилась.
– Мама, я влюблялась сто раз, – напомнила Анжела, снова нащупав почву под ногами. – И что? Меня-то никто не любил.
– Ага, значит, ветеринар тебя любит, – констатировала Маргарита Ивановна.
Анжела задумчиво посмотрела на дверь ванной, где скрылся Павлик, и уверенно ответила:
– Я нужна ему.
– Ну, еще бы! Ему же негде жить. Одно хорошо. Именно я – собственница квартиры. Могу быть уверена, что в любовной горячке ты своего Павлика к нам не пропишешь.
– Теперь Тихон будет присмотрен, – угрюмо заметила Анжела.
– Коты ненавидят ветеринаров, так что не обольщайся.
– Мам, ты все-таки настроена против Павлика, я же чувствую. Я тоже могу сейчас встать на дыбы и не пустить тебя в твою Испанию. Кстати, что ты там будешь делать? Лепить фрикадельки?
– Я там буду наслаждаться жизнью, – заявила Маргарита Ивановна, проявив не свойственную ей мудрость. – А уж каким образом – неважно. Может быть, фрикадельки тоже доставят мне удовольствие.
Из непонятно откуда родившейся бурной вредности Анжела попыталась вспомнить какую-нибудь мелкую гадость про Валерия Петровича, которая могла бы притушить радость матери, но в голову ничего не приходило. Учитель физики был очень интеллигентным и добрым дядькой, причем довольно симпатичным.
– Ладно, мы еще поговорим, – пообещала она недовольным тоном. – Когда я вернусь. А то, боюсь, я и так целое состояние проговорила по телефону.
– Буду ждать вас с нетерпением, тебя и твоего Павлика, – с прежней веселостью сказала Маргарита Ивановна. – Убрать из твоей спальни плюшевого медведя?
– Мама!!
– Ладно-ладно, я пошутила. Не вешай нос. А вообще-то я рада за нас с тобой. Мы – молодцы, правда?
– Правда, – ответила Анжела.
– Вот только один последний вопрос. Ты потом не пожалеешь, что поддалась порыву?
– Откуда я могу знать, мам? Ты же не можешь заранее сказать, что будешь чувствовать, когда проживешь в Испании пару недель.
– И то правда. Хотя я абсолютно уверена в успехе своего предприятия.
– Я тоже уверена в успехе своего. Павлик придал моей жизни новый смысл.
Произнеся это, Анжела приободрилась. Павлик как раз появился из ванной – с мокрыми волосами и настороженным взглядом.
– А как Лёва отнесся к твоему бурному роману?
– Положительно. Нет, с восторгом. Собственно, он все это и инициировал, так сказать.
– Павлик ему понравился?
– Даже больше, чем мне.
– Ну, тогда я вообще спокойна, – резюмировала Маргарита Ивановна. – Лёва очень разумный и рассудительный человек. Ему я доверяю всецело.
После чего решительно распрощалась с дочерью, заметив, что главное уже сказано, а подробности они обсудят при встрече.
Анжела положила трубку и улыбнулась Павлику самой лучшей своей улыбкой – яркой и лучезарной. Она всегда так улыбалась, когда хотела себя подбодрить.
– Теперь моя очередь принимать водные процедуры. А потом мы пойдем завтракать. И заодно отыщем Лёву.
– Можно я пока разберу свои вещи? – спросил Павлик, указывая на сумку, которая сиротливо стояла возле двери. Вид у него был виноватый.
– Зачем ты спрашиваешь? – воскликнула Анжела и тут же по-хозяйски распорядилась: – Открывай шкаф и занимай ровно половину полок и вешалок. Можешь безжалостно теснить мои вещи. Впрочем, сдается мне, твоя жена не очень старалась, когда экипировала тебя. Уж больно сумка тощая. Или ты приехал налегке?
– Да нет, у меня всего было достаточно. Ума не приложу, зачем Тамара оставила себе почти всю мою одежду.
– Вероятно, она рассчитывает сдать ее в комиссионку. Или просто не отдала из вредности. Чтобы ты ходил в одних и тех же шортах и страдал.
– Вообще-то я могу купить себе новые шорты. – И осмотрительно добавил: – Пока что еще могу.
– Знаешь, не паникуй. Ветеринары без работы не сидят. В твоем кабинете, светлая ему память, когда-нибудь бывало пусто?
– Да никогда, – Павлик приободрился. – Действительно, что это я? Мне надо радоваться жизни. У меня теперь все будет по-человечески.
Однако как только Анжела скрылась за дверью ванной, оживление сползло с его лица, словно резиновая маска. Он взял сумку, поставил ее возле шкафа и открыл лаковые дверцы. Шкаф был полон незнакомых женских вещей и таких же незнакомых запахов.
Павлик с опаской оглядел вешалки и с удивлением подумал, что помнит почти все Тамарины тряпки: ее пестрые кофточки, эластичные платья, похожие на дряблые змеиные шкуры, гладкие и холодные на ощупь костюмы из немнущейся ткани. И особенно – неприятное ему черное-красное белье, навевавшее мрачное настроение. Тамаре почему-то казалось, что черный и красный цвета невероятно сексуальны, и она никогда не выходила за рамки этого лобового сочетания, которое Павлику казалось траурным. Даже под белые блузки она надевала только черные лифчики, уверенная, что создает образ роковой женщины.
Уже несколько лет подряд она пользовалась духами «Диор», как ему казалось, большей частью из-за королевского вида флаконов и пышной репутации фирмы. Павлика этот запах тяготил. Скорее всего, «Диор» тут был ни при чем, и Тамара просто перебарщивала. Она вообще ни в чем не знала меры.
В шкафу Анжелы все было иначе. От одежды слабо веяло лавандой. На полках стопочками лежали белые, пестрые, весело пенящиеся кружевами женские мелочи, свободно висели платья пастельных тонов. Ярко-голубые джинсы соседствовали с объемным свитером и спортивной курткой. С перекладины свисал нежнейший на ощупь кофейного цвета шарф. Все казалось простым и уместным, и как-то сразу чувствовалась уверенная рука женщины со вкусом.
