– Все чисто, Константин Кимович, – браво отозвалась
она.
– Сам знаю, – отмахнулся Лаврик, цепко ухватив Мазура
под локоть. – Однако ж поглядывай…
Мазур задумчиво косился на спутника: Лаврик, словно было
мало ему легкомысленной цивильной одежонки, носил еще очки в дешевой оправе и
щеголял реденькой бороденкой. И то, и другое придавало ему классический
вид растяпы-интеллигента, доведенного всеми реформами до тихой депрессии.
Маскарад сей, надо полагать, неспроста – Лаврик наш по пустякам не станет столь
радикально менять облик, дело тут не в примитивной маскировке…
Они завернули за скалу, там обнаружился узкий извилистый
проход меж заслонивших небо каменных столбов. Лаврик уверенно вел его все
дальше и дальше, пока они не оказались на краю высокого крутого обрыва. Далеко
под ними раскинулось зеленое море тайги, то самое, песенное, над которым
вздымалась исполинская серая скала, чертовски напоминавшая формой человеческую
голову.
– Что-то ты вполне бодренький, – хмыкнул Лаврик. –
А не боишься, что мы, злыдни особистские, тебя шлепнем на этом самом месте и
туда вон спустим? Ищи потом хоть по всему глобусу…
– Да ладно тебе, – сказал Мазур с наигранной
легкостью. – Я тебя знаю давно. И не припомню что-то, чтобы ты людей
убивал в декорациях, где присутствует хоть капелюшечка романтики, как здесь
вот…
– Скверно, скверно… – усмехнулся Лаврик. – Выходит,
меня тоже в некоторых отношениях можно просчитывать?
– А как же, – сказал Мазур. – Ты у нас, извини,
все же не господь бог и не дьявол. Помню, как ты за меня крепенько брался…
– Нехорошо быть таким злопамятным, – ханжеским тоном
посетовал Лаврик. – Лет пять уж прошло…
– Ну, я не злопамятен, – пожал плечами Мазур. –
Просто… Если уж ты за кого-то берешься всерьез, объект из самых прагматических
побуждений всегда зажат со всех сторон, чтобы ни дернуться не мог, ни пискнуть:
волки твои с пушками вокруг, стены родные, а если дело на ландшафте происходит,
так ты сначала все до одной конечности бедняге свяжешь. Нет, замысли ты про
меня что-то, не стал бы сюда тащить, на этот обрывчик, где, скажу тебе
откровенно, шансы у обоих равные. Может, я тебя вперед успею в пропасть-то
отправить…
– Я тебя тоже люблю, Кириллушка, – задушевно сказал
Лаврик. – Ну, что тут скажешь… Не по твою я душу, успокойся. Хотя нельзя
напрочь исключить каверзных вопросиков… – Вдыхая полной грудью, он смотрел в
пространство, на зеленые вершины сопок. – Благодать господня, право слово…
Ты знаешь, генерал Асади умер. На той самой своей подмосковной фазенде. Вышел
утречком в садик, тут, должно быть, сердце и сжало, он и посунулся носом в
грядку… Нашли уже холодного.
– А ему не помогли, часом? – фыркнул Мазур.
– Брось, – серьезно сказал Самарин. – Эль-Бахлак
нынче – насквозь некошерно. Совершенно забытая древняя история. Да и не знал он
никаких ж утких секретов, как все они… Помнишь?
Мазур, конечно, помнил многое – но оно было слишком далекое,
устоявшееся. Как на пирсе, в пожарах и грохоте, помаленьку затухал бой, как
захлебывались пушки последнего прикрывавшего их эсминца, как перебегали черные
фигурки и неуклюже крутились на ограниченном пространстве сгоряча залетевшие в
гавань броневики, как майор Юсеф отправился гордо умирать и ухитрился проделать
это эффектно, как сорванную взрывом башню «Саладина» швырнуло прямо на Мазура и
казалось, что это и есть полный звиздец…
А кончилось все – благолепием. Советской военно-морской базы
там не стало, но и американской не получилось по причине полного изменения
геополитической обстановки, и на берегу залива понастроили отелей, и все давно
забыли, что в паре миль на норд-ост от залива, где глубина, лежат на дне две
крохотные проржавевшие подлодки, – а вот черепа боевых пловцов наверняка
уже растворила морская вода…
– Причины, я уверен, самые прозаические, – сказал
Лаврик задумчиво. – Была годовщина ихней славной революции, перепил с
горя, мотор и отказал. Вообще-то, они были славные ребята…
– Уж это точно, – сказал Мазур медленно. – Чистой
воды идеалисты. Я ни тогда, ни потом не встречал такой концентрации идеалистов
на квадратном метре. Ну и, конечно, как всякие идеалисты, они просрали и
провалили все, что только могли… Но, знаешь… То ли это ностальгия, то ли они и
в самом деле были славные ребята – и Асади, и Касем, и Юсеф…
– Кто ж спорит, – сказал Лаврик. – А Лейла
была славная девочка, правда? Вот это и есть одна из немногих эль-бахлаковских
загадок, которую я так и не решил… Переспал ты с ней все-таки или как?
– Давай не будем теребить мертвых, – сказал Мазур
серьезно.
– Хотел бы, но не получается, – сказал Лаврик. – Я
ведь сюда за тем и приехал, чтобы потеребить кое-каких мертвецов… Да, вот
именно, Эль-Бахлак… Там ведь была еще одна загадочка, если ты помнишь. Как
погибла твоя жена.
– Ну, какая же это загадка, – сказал Мазур, на миг
охваченный неприятным, смертным холодком. – Это всем было известно. Джип
попал в засаду, он же был с военными номерами…
– Ага, ага, – сказал Лаврик рассеянно. – Но я-то
не об этом…
Мазур не почувствовал ни тревоги, ни страха, ни каких-либо
других эмоций – и это тоже устоялось по причине давности. «Ерунда, –
подумал он холодно, отстраненно. – Лаврик и не думает копать,
просто-напросто нервы мотает. Ну, мы тоже на это способны…»
– Ну да, загадок там хватало, – произнес он с
расстановочкой, в тон собеседнику. – Взять хотя бы тот случай, когда погиб
генерал-майор Кумшаев…
– Это ж не загадка. Партизаны, засада…
– Ага, ага… – сказал Мазур, усердно копируя его
интонацию. – Но я-то не об этом…
Он замолчал, и молчал долго. Пока Лаврик не произнес гораздо
громче, осклабясь:
– Ну ладно, что нам Эль-Бахлак, двадцать лет отстучало… И
аллах с ними со всеми… Давай-ка лучше поговорим серьезно о свежих покойничках.
О Нечаеве, например. Я успел вдумчиво изучить все бумаги. Ты всегда умел
составлять толковые рапорты – вся суть как на ладони, четко и ясно. Наш адмирал
запутался в грязных связях с бандюками и «черными антикварами» настолько, что
решил уйти из жизни посредством прицельного выстрела в висок. Совершенно как в
старые времена, подобно господам офицерам славного императорского флота.
Приятно видеть, что оживают старые традиции… А ты, значит, оказался невольным
свидетелем, перед которым он исповедался…
– Ты здесь видишь что-то необычное? – небрежно спросил
Мазур.
– Я? Помилуй бог, с чего бы? Вполне понятная мотивация, дело
тут даже не в расстроенных чувствах, а в том, что из рук уплывал такой куш… Ты
даже и не представляешь, какой куш. Нечаев по приземленности своей здорово
занизил прибыль. Рисунок Леонардо стоил бы в Европах не два-три лимона баксов,
а малость поболее. Уже в этом году подобный этюд продали за одиннадцать.
Лимонов, я имею в виду. Баксов… Вот и застрелился, не вынесла душа поэта…
Красиво так застрелился…
