Он бесшумно шагал меж деревьев, сопровождаемый четырьмя
тенями. Одна была своя, природная, невесомая и нематериальная, а три других –
живыми и вполне плотскими, правда, столь же тихими и проворными, как первая,
черная и плоская…
Вскоре не осталось никаких сомнений, что засланный казачок
целеустремленно движется к кошаре, выглядевшей в серебристом лунном свете
опять-таки насквозь неромантично. Ну все, скрылся внутри, теперь началось самое
трудное: незамеченными пересечь открытое пространство, пусть и невеликое…
Скупой жест Лаврика – и три тени с разных сторон скользнули
к длинному строению с выбитыми окошками и провалившейся кое-где крышей. Момент
был самый пикантный: если объект все же заметил слежку, то может встретить
огнем, предположим, они тоже не дети и под пулю так просто не подвернутся, но
ситуация станет насквозь непредсказуемой…
Обошлось. Мазур достиг стены, прижался к ней рядом с оконным
проемом, выбрав место так, чтобы не оказаться напротив широких горизонтальных
щелей меж трухлявыми досками. Спутников он не видел, но знал, где они
расположились, – все было заранее обговорено перед броском посредством
скупых, но выразительных жестов.
Со своего места он прекрасно слышал, как Вадим передвигается
внутри, – без всякой опаски, не поднимая лишнего шума, но и не стараясь
передвигаться на цыпочках. Судя по этим звукам, капитан по-прежнему считал, что
находится в гордом одиночестве. Что это он там? Ага, похоже, что-то
подтаскивает, чтобы усесться повольготней, – ящик, кажется.
Мазур вновь, неизвестно в который раз, испытал это давно
знакомое, но всегда будоражившее кровь ощущение, не умещавшееся в слова, –
звенящее по нервам чувство охотника, засевшего в двух шагах от ничего не
подозревавшей дичи, спокойной, уверенной в себе, но уже наполовину проигравшей
из-за того, что подпустила охотника на дистанцию меткого выстрела или
уверенного броска…
А потом совсем рядом послышался негромкий голос:
– Орхидея, я Игрек, Орхидея, я Игрек…
Он повторял это снова и снова, держал паузы, торопливо
выкурил сигарету – и вновь продолжал бесполезные заклинания, так и не получив
ответа. Нельзя сказать, чтобы в его голосе зазвучало очень уж безнадежное
отчаяние, но все даже чувствовалось по тону, каким одиноким он себя чувствует, –
что, легко догадаться, у Мазура вызывало отнюдь не сочувствие, а веселое
злорадство, как у любого понимающего человека на его месте. На хрен было
продаваться… Да еще подмахивать клиенту столь активно…
А за стеной по-прежнему звучал голос, трудяга Игрек неустанно,
старательно вызывал Орхидею. Безрезультатно. Вновь щелкнула зажигалка,
послышалось ругательство сквозь зубы. Страдай, сучий потрох, страдай, пытался
телепатическим путем внушить ему Мазур, наливайся помаленьку злостью, отрешись
от окружающего, тогда тебя и брать будет легче… ага!
Из-за угла вынырнул Лаврик, в несколько секунд неимоверно
ловко пробежав прямо-таки на карачках, так, чтобы его макушка ни разу не
мелькнула над подоконниками, очутился рядом с Мазуром и с помощью тех же
выразительных жестов обрисовал новый расклад.
Мазур кивнул, принял надлежащую позу. Лаврик тем же манером
проворно скрылся за углом. Еще несколько секунд…
– Орхидея, я Игрек… – безнадежно взывал в эфирное
пространство оказавшийся в трудной жизненной ситуации шпион.
Осторожно ощупав левой подоконник и убедившись, что
опереться на него можно, Мазур рывком бросил тело внутрь, в полумрак, привычно
ориентируясь по голосу. С другой стороны в узенькое окошко ногами вперед
метнулась вторая фигура, и еще одна…
Мазур ударил чуть сильнее, чем требовалось, вспомнив все,
что пришлось из-за этого поганца перенести, обрушился на сидящего, сбил на пол,
заломил руку… Лаврик уже рвал у поваленного пушку из-за пазухи, а Катя на миг
осветила его узким лучом фонарика, что помогло отыскать небольшую черную
коробочку, откатившуюся в сторону. Мазур подхватил ее свободной рукой и упрятал
поглубже в карман – на случай, если Орхидее вздумалось бы именно в этот момент
отозваться. Черт ее знает, эту рацию – вдруг абонентка да и услышит шум борьбы,
стерва?
Ну вот, все, кажется, было в порядке. Лаврик держал
конечности, сначала верхние, а потом нижние, Мазур же сноровисто связывал
пленника не какими-то там хитроумными путами из засекреченных арсеналов
спецназа, а куском обычной бельевой веревки, довольно толстого синтетического
канатика, который не порвет не то что человек, а, пожалуй, и усатый-полосатый
тигр…
Покончив с хитрыми узлами, на ощупь проверил работу.
Порядок, клиент упакован надежно, он только-только стал приходить в себя после
качественного вырубающего удара, вряд ли успел бы осознать происшедшее и
выполнить известный нехитрый финт с неимоверным напряжением всех мускулов, дабы
потом освободиться от пут. Старый финт, но надежный, однажды давно помог самому
Мазуру… но этот ничего такого не успел…
И Мазур, опять-таки в тысячный раз, ощутил тот блаженный миг
секундного, но полнейшего расслабления, который ни с чем известным сравнить
невозможно: ты просто осознаешь, что противник повязан, а вы все невредимы, и
на миг тобою овладевает это неописуемое…
– Переверни сукина кота, – распорядился Лаврик. –
Катерина, к окну на шухер… Покажи-ка рацию… – Он в полумраке взял у Мазура
черную продолговатую коробочку, ловко выключил, хмыкнул: – Ну, не венец
технической мысли, есть и посложнее, хотя и эта игрушка неплоха… А ведь наш
друг очухался, господа и дамы. Положительно, очухался. – Он присел на
корточки над лежащим, ухватив его за ворот, рывком переместил голову в полосу
лунного света, косо падавшего в проем. – Ну что, дражайший мой господин
Киревич? Может быть, возмутитесь в голос столь хамским обращением поганых
смершевцев со славным капитаном армии российской, освобождения потребуете, а то
и, чего доброго, сатисфакции? Ну, не стебите Муму, вы уже в полном сознании,
так что нечего и придуриваться…
Пленник молчал.
– Ну да, ничего удивительного, – сообщил Лаврик Мазуру
так, словно они были тут совершенно одни. – Психологический шок. Реакция
на решительнейшее изменение как ситуации, так и собственного статуса. Из бравых
офицеров в разоблаченные шпиены – такую плюху обмыслить надо.
– Что за чепуха… – голосом, в котором определенно
присутствовала неуверенность, проговорил связанный.
– Боже, как банально… – поморщился Лаврик. – Что за
пошлые штампы, капитан… – Он гибко опустился на корточки и ударил ребром
ладони, умело и жестоко, так, чтобы не покалечить, но причинить долгую
боль. – Что меня бесит, так это штампы… Впредь, сокол мой Вадим Сергеевич,
открывайте рот исключительно затем, чтобы изречь нечто, начисто лишенное
штампов. Ясно? И, я вас категорически прошу, тут же расстаньтесь с образом
оскорбленной невинности. Я буду говорить, а вы думайте. Лихорадочно
раскидывайте мозгами, пока имеете привилегию делать это исключительно в
переносном смысле. А то и прямой смысл не за горами… В общем, так. Под
наблюдением вы давно. Довольно давно. Все знает один лишь Господь Бог, конечно,
но и ты, скотина, опять-таки не Господь. А значит, делаешь ошибки. Ты, скотина,
тварь долбаная, действовал достаточно активно и долго. А это означает, что
остались следы, свидетели, отпечатки пальцев, результаты хитрых проверок,
свидетельские показания и прочие привлекательные мелочи. Что нам известно, ты
знать не можешь. Следовательно, не успеешь за какие-то минуты слепить
убедительные оправдания и говорящие в твою пользу версии, когда я начну тебя
ловить на противоречиях и нестыковках. Ты же, гандон, не профессионально
подготовленный разведчик, а завербованная сука, и не более того… Что твою
участь усугубляет, а мою задачу, наоборот, облегчает… И еще. Сам понимаешь, тут
не будет учтивого следака в галстуке, кондиционера и уголовно-процессуального
кодекса, не говоря уж о сраных правозащитниках… Тут, милый, тайга. И я,
вице-адмирал Самарин, по партийной кличке Лаврик… Сечешь? У меня нет никаких
сомнений, что ты – это ты. Ближайший сподвижник лапочки по кличке Гейша.
Совершивший в Шантарске кучу убийств и прочих антиобщественных поступков. А
значит, церемониться я с тобой не буду. Вариантов только два. Либо ты запоешь
сам, еще не будучи порванным в клочья, либо все равно выложишь то, что мне
нужно, выплюнешь вместе с потрохами, но, сам понимаешь, то, что от тебя
останется, никак нельзя будет перемещать в более цивилизованные районы страны.
Говоря без дипломатии, придется добить и закопать прямо здесь, к чертовой
матери. Хрен кто найдет. Мы трое люди не болтливые… – Он вновь присел на
корточки и где-то даже ласково похлопал лежащего по щеке. – Это очень
хорошо, что ты – спецназ. Сам знаешь, во всех деталях и подробностях, что я с
тобой делать буду, ты не первый, из кого мне придется жилы тянуть, и не двадцатый
даже…
