– Да, – сказал Мазур. – А что?
– Да ничего особенного, – хмыкнул Лаврик. –
Знаешь, что самое смешное? Что все складывается прямо-таки идеально. Вот если
бы он оказался гораздо более толстокожим и остался в живых, обязательно
выскользнул бы из рук, как угорь. Нам совершенно не за что было б ухватиться. А
так… У покойника порой есть одно ценнейшее качество – он не в состоянии ни
запутывать следствие, ни препятствовать таковому… А где его дочка, кстати?
– Не знаю, – сказал Мазур. – Упорхнула с каким-то
хахалем. В поезде познакомились.
– Вот, значит, какую линию поведения вы избрали, друг мой…
– Ты о чем? – как мог беззаботнее спросил Мазур.
– Обо всей этой истории. О том, что тут творилось и
творится. Кирилл, я похож на идиота?
– Не особенно, – искренне сказал Мазур.
– Вот именно, дорогой мой, вот именно… – Лаврик говорил тихо
и размеренно. – Кирилл, у меня нет времени ни на долгие партии, ни на
коварные подходы. По моему глубочайшему убеждению, ты поступил в точности так,
как тот судья у Сименона – не солгал, но и не сказал всей правды. Пребывание
твое в этом милом городе проходило отнюдь не так мирно и благостно, как ты об
этом писал в рапорте. С тобой здесь что-то произошло. Достаточно крупное и
серьезное. Я тебя четверть века знаю, а потому могу уверенно сказать, что ты и
из этой передряги как-то выкарабкался – и, чует мое сердце, по своему
всегдашнему обыкновению набросал жмуриков там и сям… Да, у меня нет точных
доказательств – одни лишь обрывки, смутные слухи… но это след. А как я умею
топать по следу, ты имеешь, тешу себя надеждой, некоторое представление. Ты
пойми, не в человеческих силах – и не в твоем положении – в сжатый срок слепить
убедительную легенду, которая выдержит мою проверку. Ты у нас не Штирлиц, ох,
не Штирлиц… Не по плечу тебе эта задача. Если я пойду по следу, рано или поздно
докопаюсь до правды. Вот только ты к тому времени будешь бултыхаться по уши в
дерьме… Так что давай уж играй в сознанку.
– Касаемо чего? – пожал плечами Мазур, стараясь
сохранить самое непроницаемое выражение лица. – Да, вот, по теме… Помнишь,
что случилось лет двадцать пять назад возле Ахатинских островов? Там тоже была
одна насквозь естественная смерть…
– Да черт возьми! – в сердцах выпалил Лаврик. – Ты
что, вбил себе в голову… Кирилл, меня совершенно не волнует, что ты шлепнул
Нечаева. И хрен с ним, откровенно говоря. Да не жеманься ты и целочку из себя
не строй. Я уверен на сто процентов, что он не стрелялся, что это ты его
шлепнул. Но я не собираюсь никому это доказывать, понятно тебе? Эта сторона
дела меня не интересует. Нисколечко. Нечаев получил то, что заслуживал… а
уличить тебя в его убийстве, поверь старому цинику, – задача нереальная.
Меня, повторяю, не эта сторона дела интересует.
– А которая? – безразличным тоном спросил Мазур.
– Совсем даже другая. Видишь ли, у всей этой здешней истории
– с «черными археологами», с бандюками, с чередой смертей – есть еще один
аспект. Тебе совершенно неизвестный. И примчался я сюда инкогнито как раз для
того, чтобы этот аспект вскрыть, аки консервную банку. В чем мне необходима
твоя помощь, откровенность и самое тесное сотрудничество. Веришь ты или нет, но
так оно все и обстоит. Слово офицера. Согласись, я этим словом как-то не
особенно злоупотреблял, а?
– Пожалуй, – вынужден был признать Мазур.
– Не «пожалуй», а «точно». Повторяю, у меня нет времени
играть с тобой партии. Давай будем предельными циниками. Либо ты мне выложишь
свою здешнюю одиссею, как на исповеди… либо я сам рано или поздно до всего
докопаюсь, но для тебя, сам понимаешь, второй вариант связан с серьезнейшими
неприятностями. Как говаривали в старину, его карьер безвозвратно погиб… Ясно?
Не нужен мне Нечаев, черт с ним! Мне нужна, жизненно необходима твоя настоящая
история. Ты же не в безвоздушном пространстве действовал, кто-то тебя видел,
запомнил, опознать может… – Он придвинулся к Мазуру вплотную и жестко
продолжал: – Пойми ты, дурачина, дело настолько серьезное… И нет у меня другого
выхода. Равно как и человеческих чувств. Я забуду, что ты меня вытащил на себе
в семьдесят восьмом, – начисто забуду, напрочь, я сейчас не человек, а собака
на следу… Не на твоем, мать твою, не на твоем, так что не дергайся!
– Что случилось? – тихо спросил Мазур.
– Расскажу, – сказал Лаврик, все так же стоя к нему
вплотную, лоб в лоб. – Обязательно расскажу… поскольку ты, обормот этакий,
мне будешь нужен, и отнюдь не в качестве подследственного. Но сначала ты передо
мной вывернешься до донышка. Я должен знать все, что с тобой происходило с тех
пор, как ты приехал в этот город. Все, что здесь было. Пятый, десятый раз
повторяю – черт с ним, с Нечаевым, меня он не интересует… Давай, излагай. У
тебя попросту нет выбора. Или договоримся, или назад ты поедешь в наручниках.
– Ого, – сказал Мазур. – А мотивация?
– Будет, – совсем тихо сказал Лаврик. – Непременно
будет. Ты же меня знаешь, ты меня сто лет знаешь. Сроду не блефовал, согласись,
не было у меня такой привычки… Ну, хватит. У меня нет времени, а у тебя
нет выбора. Дать тебе минуту на размышление, как в кино? – Он
демонстративно поднял к глазам запястье с часами, высвободив их из-под манжета
белой легкой курточки (под которой Мазур давненько уже зафиксировал опытным
взором кобуру с пушкой). – Оно тебе надо?
– Фрукт ты, конечно, еще тот… – задумчиво произнес Мазур.
– Работа такая, – моментально откликнулся
Лаврик. – Но слово свое держу, сам знаешь. Я тебе обрисовал оба варианта,
или-или… Что выбираешь?
– Фрукт ты, конечно, еще тот… – повторил Мазур. – Но
вот ведь какая петрушка – ты и в самом деле всегда играл честно…
– Рад услышать, что ты это признаешь… – натянуто ухмыльнулся
Лаврик. – Ну, валяй, валяй! У тебя, конечно, есть и третий вариант –
шлепнуть меня прямо сейчас, соврать что-нибудь моим ребяткам и сделать ноги… но
это настолько идиотский вариант, что мы его и обсуждать не будем. Ну? Вы сошли
с поезда в славном граде Шантарске…
– Вот тут ты промахнулся, – устало усмехнулся
Мазур. – Началось все не доезжая Шантарска…
Он рассказывал подробно и сухо, профессионально отсекая те
детали и подробности, что были совершенно излишними – с его собственной точки
зрения, конечно, логично было бы ждать наводящих вопросов и уточнений, но
Лаврик, что удивительно, ни разу не открыл рта, молча слушал, и только…
– Вот и все, пожалуй, – сказал Мазур, подумав.
– Ах ты хитрюга, – осклабился Лаврик. – Хитрован.
Для того, чтобы прикрыть твою задницу после самосуда над бедолагой Нечаевым,
дядя Лаврик тебе вполне годился, а что касаемо твоей печальной одиссеи – тут
означенный Лаврик перебьется…
– Унизительно было чуточку, – честно признался
Мазур. – Давненько уж меня так беззастенчиво не использовали.
– Понятно, – кивнул Лаврик. – И ты, обормот,
всерьез решил, что удастся такую опупею утаить… Удручаете вы меня, господа
офицеры. Четверть века вам внушаешь, что особый отдел для вас – отец родной,
матушка ласковая, брат молочный и первый друг, а у вас в одно ухо влетает, в другое
вылетает… Удручительно, право. Или – удручающе, как правильно?
