Нет, потаенным переходом монгольской границы никак нельзя не
то что хвастаться в определенных кругах, но даже упоминать о столь прискорбном
факте…
Они умели ждать. Они это прекрасно умели. И потому пролежали
на склоне часов примерно шесть, время от времени меняя точки наблюдения – и в
интересах дела, и просто разнообразия ради. За это время успели изучить
невеликое стойбище так, что позавидовал бы иной этнограф. Жаль только, бытие
тут оказалось настолько немудреное, что с тоски можно сдохнуть…
Стойбище состояло из трех юрт – сооружений серьезных,
продуманных, основательных. В одной обитал толстый монгол с двумя
соотечественниками помоложе – судя по поведению, по ухваткам, какой-то
микроскопический здешний хан. Царь и бог в этом именно кочевье. Во второй жила
пожилая монголка, вместе с двумя молодухами хлопотавшая по хозяйству. Третья
оставалась пустой – похоже, в ней пребывали пастухи, которые сейчас находились
где-то в отдалении, исполняя свои прямые обязанности. Верховых лошадок у
коновязи насчитывалось ровно шесть, по числу обитателей стойбища, – но
мест там хватило бы еще на столько же.
А вот это уже что-то новенькое. Стальной конь, так сказать,
идет на смену крестьянской лошадке… Вдали показался старый и расхлябанный УАЗ,
уверенно покатил по равнине прямо к крайней юрте. Две худые собаки, мгновенно
воспрянув от сонной одури, наперегонки кинулись к нему, яростно облаивая.
Дверца тут же распахнулась, выпрыгнул довольно молодой монгол, в отличие от
мужчин стойбища, без халата – этакий европеец, благодаря близости к передовой
технике в лице этого самого раздолбанного «уазика» порвавший с кое-какими
традициями. Сделав страшное лицо, он дико заорал на собак, и они от греха
подальше припустили за юрты.
Неторопливо вышел «патриарх». Перебросились парой слов (судя
по поведению, встретились старые знакомцы), отошли вправо. Там-то как раз и
располагался главный объект интереса парочки нарушителей границы – яма шириной
с обыкновенный колодец, прикрытая решеткой из грубо сколоченных и связанных
толстенных сучьев. Яма, надо полагать, была довольно глубокая – даже в бинокль,
меняя позицию, не удалось разглядеть тех, кто там содержался.
Каждое слово из неторопливой по-азиатски беседы прекрасно
долетало до устроившихся в засаде. Но легче от этого не становилось – ни Мазур,
ни Лаврик ни слова по-монгольски не знали, к вялому стыду своему. Что поделать,
не выпадало в жизни ситуаций, требовавших бы знания монгольского, кто ж мог
подумать…
«Патриарх», однако, отличался крайне выразительной жестикуляцией
– судя по гордому мановению руки, он как раз поведал гостю о своих успехах на
ниве борьбы со скотокрадством и продемонстрировал вещественный результат
таковой. Молодой заинтересованно смотрел сквозь решетку, потом оба перекинулись
парой слов с самыми что ни на есть похабными улыбками. «Патриарх» подошел к
самому краю, распахнул халат, расстегнул штаны и принялся мочиться в яму –
долго, основательно, сосредоточенно. Из ямы не донеслось ни единого звука
протеста – похоже, пленники к такому обращению успели притерпеться. Получасом
ранее Мазур с Лавриком отлично видели, как старуха мимоходом сбросила в яму
оставшийся от кухонных хлопот мусор – именно что мимоходом, так равнодушно и
привычно, словно унитазом пользовалась. Жизнь здесь, судя по всем наблюдениям,
была средневеково простой – и с теми, в ком полагали скотокрадов, обращались
незатейливо, не особенно и утруждая себя гуманизмом, а равно и прочими
общечеловеческими ценностями. Что ж, была в этом некая суровая справедливость…
– Темнеет, – тихонько сказал Лаврик.
– Ага.
– Пора бы?
– Пожалуй, – сказал Мазур. – Уходить будем к
дацану, а? Монголы про него определенно не знают – иначе давно пришли бы туда и
добили этого козла…
– Резон. Я полагаю, они, как всякие кочевники, спать с
темнотой и ложатся.
– Даже если нет, какая разница?
– И тут резон, – сказал Лаврик. – На мой опыт,
отходить нужно шумно. А? Вон та «Антилопа-Гну», скажем… Чего ей зря стоять! Ей
вспыхнуть подобает – красивенько, эффектно, прибавляя шуму и переполоху…
– Понял, – сказал Мазур. – Учту.
– Справишься?
– А то…
Жаль, что это происходило с ними не в кино, а наяву. Только
в голливудских фильмах машина красиво взрывается после одного-единственного
выстрела по бензобаку. В жизни такого эффекта можно добиться лишь при
соблюдении двух непременных условий: во-первых, в баке должно быть очень мало
бензина и, соответственно, много бензиновых паров, а во-вторых, стрелять
следует зажигательной пулей. Иначе и не получится ни черта – необходима если не
пуля, то хотя бы приличная искра… Ладно, это мы обеспечим.
Одна из молодух – между прочим, довольно симпатичная,
зараза, – проворно семеня, протащила в ханскую юрту дымящийся котел, тут
же выскочила. «Патриарх» сделал недвусмысленный жест, бросил пару фраз – ясно
было, что бабью велено ложиться спать и не путаться под ногами. У Мазура – с
учетом тех самых патриархальных нравов – стали зарождаться некие догадки.
Ну вот, похоже, так и есть. Молодой с натугой сдвинул в
сторону корявую решетку, а «хан», сняв с колышка у юрты черно-белый аркан,
подошел к краю, ловко крутанул пару раз в воздухе волосяной петлей и закинул ее
в яму. Заглянул вниз, удовлетворенно фыркнул, уперся в землю обеими ногами,
потянул с натугой.
Вскоре над ямой показалась женская головка с темными
растрепанными волосами, а там и вся девица целиком, прихваченная арканом под
мышки. Умеет мужик работать с этой штукой, оценил Мазур. Он сам, впрочем,
бросал лассо и почище…
Сняв с пленницы петлю, «хан» взял ее за шиворот – она была в
джинсах и мятой темной рубашке, – оттащил на пару шагов в сторону и
продемонстрировал молодому так, словно речь шла о новоприобретенной для
хозяйства животине. Молодой что-то одобрительно изрек, и оба вновь заржали.
Мазур приник к биноклю. Гейшу он узнал моментально, хотя на
снимке она выглядела ухоженной и беспечной, а здесь, вживую, казалась изрядно
надломленной. Стояла, опустив руки, судя по отсутствию реакции на действия
молодого, бесцеремонно пощупавшего ее, культурно говоря, бюст, уже успела
убедиться, что тут с пленными бывает в случае активного протеста. Ей-же-ей,
привели в божеский вид, не первый раз, поди, в юрту тягают, руссоисты… Мазур
только сейчас заметил, что ноги у нее спутаны кожаным ремнем, позволявшим
делать лишь крохотные шажки. И не ощутил особого сочувствия – шпион должен быть
готов ко всевозможным превратностям судьбы, в том числе и к таким вот…
Ее подтолкнули к юрте, и она покорно двинулась в ту сторону.
«Хан» что-то рявкнул, и из юрты выбрался один из молодых с карабином, привычно
направился к колоде возле коновязи, уселся на нее, поставив пушку меж колен.
«Ага, – отметил Мазур. – Часового на ночь выставляют, вполне понятная
мера предосторожности в условиях, когда обитатели сопредельных держав то и дело
шастают к соседям, чтобы спереть или угнать что-нибудь нужное в хозяйстве. Ну,
этого мы разъясним в два счета, это вам не зеленый берет, ишь, как скучает,
вряд ли в предыдущие ночи сюда заявлялся какой-нибудь агрессор…»
