Действительно хорошо.
– Да? – рассеянно спросила она, и из ее рук выскользнула чашка.
– На счастье, – тяжело вздохнула мама.
За столом, перебивая друг друга, обсуждали насущные проблемы – в мае надо начинать достраивать дачу и ставить баню. Муж о чем-то спорил с ее отцом. Сын показывал бабушкам последние рисунки. Бабушки были твердо уверены в том, что это шедевры. Она стояла на кухне у окна, уткнувшись лбом в стекло. Муж подошел сзади и положил ей руку на плечо.
– Прости меня, – сказала она.
Он кивнул. Говорить не было сил.
Потом все долго и шумно прощались в коридоре, целовали внука и опять «делали вид».
Муж убирал со стола. Она мыла посуду. Сын смотрел мультики.
– Давай поедем куда-нибудь, – сказала она. Точнее, попросила. Муж кивнул. – Давай в Пушгоры? А?
В Пушгоры они ездили в самом начале их совместной жизни. Она тогда носила сына. Они гуляли по лесу и строили планы на дальнейшую жизнь. Мечтали о квартире. Придумывали имя сыну. Она читала ему стихи.
– Поедем, – сказал муж.
В следующую пятницу они выехали. Сын на заднем сиденье. Бутерброды. Термос. Муж поставил Визбора. Визбор пел о горах и о любви. Она заплакала.
Они шли по дороге, ведущей к дому поэта, и муж рассказывал сыну о том, как поэт жил, как творил и как любил.
Сын внимательно слушал отца и задавал вопросы.
Они шли, держа друг друга за руку. Двое мужчин – большой и маленький. Одинаковая походка, одинаковый разворот плеч.
«Никогда, – подумала она. – Никогда я не сделаю этого».
Вечером она побежала на почту. Звонить. Он долго не брал трубку.
– А, это ты, – сказал он. – Ну, как тебе отдыхается?
– Отлично, – сказала она.
– Рад за тебя, – ответил он. – Извини, я немного занят. – И повесил трубку.
Потом была весна. Как всегда, поздняя, снежная и мокрая. И очень тревожная. Она постаралась жить.
Выполнять свои обязанности – как всегда четко. Только чашки и тарелки, словно издеваясь над ней, без конца выскакивали из рук. «На счастье», – усмехалась она. Столько уже перебила, что счастья должно быть целый вагон. Доверху.
Они ездили на дачу и спорили, каким цветом красить дом, какой высоты строить забор, где делать клумбы с цветами.
Она честно старалась. Честно пыталась.
Но, скорее всего, это была не совсем она.
Свекровь сказала:
– Молодец. Все – тяжелая работа. Но есть ради чего.
– Вы уверены? – спросила она.
– Все окупится, – ответила свекровь. – Все вернется сторицей. И ты еще будешь счастлива оттого, что поступила именно так.
– А если я не буду счастлива? – сказала она.
– Ну, сколько людей так живут. И вполне довольны. В конце концов, есть что-то важнее, чем собственное счастье. Это наверняка. Есть счастье ребенка, родных и покой семьи. – Свекровь говорила искренне. Она прожила жизнь и имела право об этом судить. – Иногда надо забыть о себе. Есть долг и ответственность перед близкими. А себя надо отодвинуть чуть-чуть назад.
В июле она уехала с сыном на дачу. Весь июль лил дождь. Она топила печку и смотрела на огонь. Дрова вспыхивали красными и синими звездами.
Муж приезжал в пятницу. Привозил продукты и подарки сыну. Она кормила мужа обедом и старалась не сталкиваться с ним взглядом.
Ночью они спали под разными одеялами и откатывались каждый к своему краю. А утром приходил сын и с разбегу плюхался между ними. Раскидывал руки и обнимал их обоих. Слева – папа, справа – мама. Сын рассказывал свои сны, и муж щекотал ему пятки. Сын смеялся и кричал:
– Ну, хватит, пап!
Она вставала и шла на кухню варить какао.
«Все пройдет, – говорила она себе. – Все правильно».
Муж и сын сидели напротив друг друга и ели сырники. Даже вилку и нож они держали одинаково.
В августе она вышла на работу. Телефона боялась, как огня. Обходила стороной. От каждого звонка вздрагивала – слишком большое искушение.
Он позвонил вечером и сказал, что подъедет, как всегда, в восемь.
Помолчав, она ответила, чтобы он не терял времени понапрасну.
Без десяти восемь она разложила гладильную доску и включила утюг.
В пять минут девятого накинула плащ и выскочила из квартиры. Как всегда, в тапочках. Она бежала по лестнице вниз. Пятнадцать этажей. Пятнадцать пролетов. Ждать лифта не было сил.
Между десятым и девятым этажом подвернула ногу, села на ступеньку и заплакала. Вспомнила про свекровь и ненакрашенные ресницы. Подумала о том, что все не просто так. Все не случайно.
Вызвала лифт. Лифт, крякнув, плавно пошел вверх. Открылась дверь. Она посмотрела на часы. Было двадцать минут девятого. Лодыжка опухла и болела. Она вздохнула и нажала на первый этаж. Загадала – если его не будет, значит, это всё. Значит, все правильно. Значит, так тому и быть. Лифт остановился на первом этаже.
«Не спеши», – сказала она себе. Да спешить и не получилось – хромая, она вышла на улицу. Завернула за угол дома. В торце дома стояла машина. Красные «Жигули». Она подошла ближе и увидела его. Он сидел с закрытыми глазами, откинув голову на подголовник. Она постучала в окно. Он открыл глаза и посмотрел на нее долгим внимательным взглядом.
Она открыла дверь и села в машину.
– Больно, – сказала она. Кивнула на ногу и заплакала: – Очень больно.
Он взял ее за руку.
– Я старалась, – сказала она. – Очень старалась. Честное слово!
Он молчал и стряхивал пепел в приоткрытую форточку.
– Я думала, что смогу. Понимаешь, смогу?
Он молча кивнул.
– Но ничего не получилось. – Она замолчала. – Это оказалось сильнее меня.
– Бывает, – сказал он и выбросил сигарету.
– И что же со всем этим делать? – спросила она.
Он глубоко вздохнул:
– Не бывает так, чтобы не было выхода. Не бывает. Мы что-нибудь обязательно придумаем, слышишь?
Она жалобно всхлипнула, закрыла глаза и положила голову ему на плечо.
Ей так хотелось поверить ему! Так хотелось! И еще она подумала о том, что нет на свете человека счастливее и несчастнее ее.
Наверно, так оно и было.
Течение
Сегодня опять приснился этот странный сон – он лежит на дне лодки и смотрит в небо. Небо огромно и безгранично, но это не пугает его, а, скорее, успокаивает. Лодка плывет медленно и плавно, лишь иногда кружит, изменяя своему неспешному течению, попадая в легкие водовороты, или как там это называется. Он смотрит на небо, синее и безмятежное, и слегка прищуривает глаза – яркое, почти белое солнце слегка слепит и начинает набирать обороты полуденного жара. Он счастлив – жизнь только начинается и, конечно же, обещает быть яркой, прекрасной и, безусловно, долгой. Ну это и так понятно.
