Директриса зашла в класс и тихим голосом сказала, что все могут ошибаться, со всеми может случиться грех. И предложила тому, кто взял кошелек, свой поступок осознать и положить его на стол в буфете. Инкогнито. И тогда не будет никаких расследований и разбирательств, никто не станет искать виновника. В классе стояла гробовая тишина.
Конечно, на следующий день объявилась Линкина мамаша. Кричала так, что стены дрожали. Обещала пойти в РОНО и Моссовет. И еще — в Генеральную прокуратуру. Учителя решили собрать по рублю — только чтобы она не понесла эту историю дальше. Деньги ей отдали, но она продолжала орать, что в школе процветает воровство, еле выпроводили. А через неделю у Шуры из портфеля выпал Линкин кошелек. И началось! Зоя требовала открытого комсомольского собрания. Нашлись, конечно, и те, кто ее рьяно поддержал. Директриса просила этого не делать, провести собрание классом, без посторонних. Но молва уже гуляла по школе. Зоя требовала справедливости. Лялька и Верка пытались Зою угомонить, пожалеть Шурыгу. Но Зоя и Линка не вняли. В общем, было собрание. Шура сидела бледная как полотно и не поднимала глаз. Слово взяла пламенная Зоя — главный борец за справедливость, предлагала исключить Шуру из комсомола, требовала голосования. Встала Верка, сказала, что ситуации бывают разные. И в принципе человеку можно всегда найти оправдание и попытаться простить. Тем более что все знают Шурино положение.
– Конечно, — выкрикнула Зоя, — это у вас семейное! Ты же у нас дочь адвоката! Твой отец и убийц от тюрьмы пытается отмазать!
Верка ничего не ответила. Директриса призвала к милосердию и пониманию, на что Зоя заявила, что не понимает отношения педагогического коллектива к данному вопросу. Лялька выкрикнула с места, что за Зою не волнуется — воспитание Зоя получила правильное. Коммунистическое. Бескомпромиссное. И идти по жизни ей будет легко. На Ляльку оглянулись с тихим ужасом. Ванька Киселев и Верка зааплодировали. Зоя требовала от Шуры объяснений и признания преступления. Верка громко выкрикнула:
– Заткнись!
Директриса тоже посоветовала неистовой Зое успокоиться.
Шурыге вынесли строгий выговор — а куда было деваться? Зоя могла наделать дел почище, чем Линкина мамаша.
После собрания Шура словно застыла. Окаменела. Все обходили ее стороной. Учителя, вздыхая и опустив глаза, выходили из актового зала.
Валька Вельяминов из 10 «В», известный школьный шут, кривляясь, выкрикнул:
– Свободу Юрию Деточкину!
Кто-то громко заржал.
Директриса велела Шуре зайти в ее кабинет. Потом к ней подошли Верка и Лялька.
– Дура ты, Шурыга, — сказала Верка. — Выбросила бы кошелек, никто бы не узнал.
Лялька покрутила пальцем у виска и покачала головой:
– Да, Шурка. Мозгов у тебя…
Все разошлись. Шура еще долго сидела на стуле. Потом поднялась и поплелась, шаркая, в кабинет директрисы. Та стояла у окна. Обернулась на Шуру.
– Иди, Шура, домой. — И тяжело вздохнула: — И это пройдет. В школу можешь не ходить. Пару дней.
Шура, не поднимая головы, кивнула. У двери обернулась и одними губами прошептала:
– Спасибо.
Директриса махнула рукой.
На улице шло бурное обсуждение. Возле Зои стояла небольшая группа десятиклассников.
– Ну, что, Космодемьянская, рада? — приблизилась к ней Верка.
Зоя не удостоила Верку ответа и, вздернув голову, гордо отвернулась.
Шура не ходила в школу неделю, а потом ей позвонила Лялька и сказала, что завтра в восемь пятнадцать они с Веркой ждут ее во дворе. Да, и еще завтра контрольная по математике и изложение по русскому — выпускные экзамены на носу.
– Так что готовься, Шурыга! — сказала Лялька. — И еще — не боись! Мы с тобой!
Шура расплакалась и пошла собирать портфель.
Последние школьные страсти
К выпускным все готовились усиленно. Особенно старалась Зоя. Впрочем, кто бы за нее волновался!
С Веркой было тоже все решено — конечно, юрфак МГУ. Гарри сказал, что соломка подстелена. Но Верке на это было глубоко наплевать. Она ходила как сомнамбула, с безумными глазами и словно во сне. Мысли — только о Вовке и об их пылких свиданиях.
Лялька тоже не дергалась — в медучилище она точно поступит. С ее-то знаниями! Смешно!
У Тани с институтом была полная неясность — средний балл ее аттестата оставлял желать лучшего. В большинство вузов путь был просто заказан, а времени на раздумья оставалось совсем мало.
Светик, быстро пришедшая в себя, объявила, что в высшее учебное заведение она не пойдет — неохота пять лет мозги сушить. Решили, что она пойдет на мидовские курсы — там и стенография, и машинопись, и иностранные языки, английский или немецкий, например. Французский и так она знала прилично. Все-таки спецшкола. И к тому же там неплохая возможность найти хорошего жениха — дипломата например. Уж с ее-то красотой!
Шура выпускные не сдавала — по совету директрисы получила в поликлинике справку-освобождение, по состоянию здоровья — частые мигрени — и по семейным обстоятельствам.
На выпускной Таня приехала в старую школу. В белом сарафане с яркими цветами по подолу, с новой прической — писк сезона, «сэссон»: сзади почти все снято, впереди — густая длинная челка набок.
Зоя тоже пошла в парикмахерскую. Прическа получилась нелепой и помпезной, напрасно выкинутые деньги. Дома она безжалостно разрушила дурацкую «башню» и просто распустила волосы. Мама предложила подкрасить ресницы. Зоя отказалась. Мать вздохнула:
– Ты, Зойка, просто синий чулок.
Зоя повела плечами.
Верка явилась в брючном костюме: синие брюки, белый пиджак с матросским воротником, белые лаковые босоножки. Распущенные волосы, синие тени и перламутровая помада. В общем, глаз не отвести — красота неземная.
А Ляльке и стараться особенно не надо — распустила свои белые шелковые волосы, подкрасила ресницы — так, чуть-чуть. Замшевая юбочка с фестонами, кофта-лапша. Наряд модный, но не праздничный — в театр сходить или на свидание. Но Лялька во всем хороша — глаз не оторвать. А шмотки — вообще дело десятое.
Шура на выпускной не пошла — во-первых, не было денег на банкет, во-вторых, нечего было надеть, а в-третьих, не с кем оставить мать. Да еще на всю ночь. Не до гулянок, короче говоря. Да и видеть особенно никого не хотелось.
В столовой были накрыты столы с бутербродами и лимонадом. В узком актовом зале — танцы. Девчонки обнимали любимых учителей и плакали. В физкультурной раздевалке выпили пару бутылок шампанского, захмелели и совсем раскисли. Потом пошли гулять — на улице уже светало. Спать пришли к Верке. Рухнули как подкошенные. Верка уже с закрытыми глазами прошептала, что завтра будет аутодафе школьной форме. И похороны портфеля. Лялька засмеялась. Таня буркнула:
