– Маман все не может успокоиться, что придворный абортарий был закрыт тогда на профилактику, – острил Никита. – Вот так, Адочка, волею судеб я совершенно случайно появился на свет. Увы! – тяжело вздыхал он и разводил руками.
Адуся опять краснела, как бурак, и поддакивала то Никите, то Норе. Так коротали время. Потом, когда спектакль был завершен и общество дам Никите порядком надоедало, он вставал и уходил к себе. Адуся интересовала его исключительно как зритель. Больше – ни-ни. Все ее ухищрения и старания были напрасны. Адуся домывала посуду, подметала захламленную кухню и старалась поскорее избавиться от занудной Норы.
После визита она обычно не спала – перебирала в голове Никитины фразы и с горечью признавалась себе, что все ее старания напрасны. Ни-че-го! А какие усилия! Самая модная в сезоне стрижка, французские косметика и духи, черное бархатное платье с фиолетовой шелковой розой, итальянский сапожок – черный, лаковый, с кнопочкой на боку – о цене лучше не думать. Пирамида картонных коробок из «Праги», дорогущие и дефицитные желтые розы в хрустящем целлофане. Сама Адуся – изящная, трепетная, элегантная. Если верить Норе, таких изысканных и тонких женщин у него вообще никогда не было, горестно вздыхала несчастная, ворочаясь на жестких подушках. Отплакавшись, успокаивалась: «Не все еще потеряно! Не отступлюсь ни за что», – и засыпала под утро счастливым сном. Ах, надежда, вечный спутник отчаяния! И конечно, его величество случай, как часто бывает.
После очередного гастрономического безумства (в тот раз это был жирный окорок) Нора загремела в больницу с приступом панкреатита. Сопровождали ее Никита и срочно вызванная по телефону Адуся. В приемном покое Нора громко рыдала, и прощалась, и просила Адусю позаботиться о бедном и одиноком Никите, моментально позабыв все претензии к сыну. Адуся мелко кивала головой, гладила Нору по руке и обещала ей не оставлять Никиту ни при каких обстоятельствах. Нора потребовала клятвы. Конечно, она слегка переигрывала и вовсе не собиралась помирать, но роль трепетной матери, как ей казалось, играла вполне убедительно.
Обещание, данное Норе на почти смертном одре, Адуся решила исполнять сразу, заявив сонному и растерянному Никите, что недолгий остаток ночи она проведет у него. Во-первых, как ей одной сейчас добираться до дому? Во-вторых, завтра нужно убрать разгромленную после «Скорой» квартиру. В-третьих, приготовить Норе что-нибудь диетическое и, кстати, ему, Никите, обед. Мотивация вполне логичная. Он равнодушно кивнул.
Утром следующего дня Адуся взяла на работе отгулы и осторожненько перевезла в Норину квартиру часть своих вещей, не забыв ни духи, ни кремы, которые аккуратно расставила на стеклянной полочке в ванной рядом с Никитиным одеколоном и принадлежностями для бритья, обозначив таким образом свое законное присутствие. И принялась за дело. Сначала вымыла мутные окна и постирала занавески, потом выкинула все лишнее, которого было в избытке, – подгнившие овощи, старые картонные коробки, чайник с отбитым носиком, пустые коробки из-под шоколадных конфет, подсохшие цветы. Далее вымыла со стиральным порошком ковры – жесткой щеткой. Выкинула из холодильника куски засох-шего сыра и колбасы. Начистила кастрюли, отмыла содой потемневшие чашки. Протерла мясистые, плотные и серые от пыли листья фикуса. Мелом натерла до блеска темные серебряные вилки и ножи. Сварила бульон, мелко покрошив туда морковь (для цвета) и петрушку (для запаха). Протерла через сито клюкву – морс для бедной Норы. Сбегала в аптеку и за хлебом (брезгливо выкинула из хлебницы заплесневевшие горбушки). По дороге купила семь желтых тюльпанов – воткнула их в низкую пузатую вазу и поставила на кухонный стол. Оглядела все вокруг. Квартиру просто не узнать! Осталась всем вполне довольна – и поспешила к Норе в больницу. Напоила ее морсом с сухими галетами, умыла ее, причесала, долго и подробно беседовала с лечащим врачом и строго разговаривала с бестолковой нянечкой, дав ей денег и приказав подавать Норе судно и поменять постель.
Еле живая притащилась вечером по месту своего нового, временного (хотя кто знает) жилища. Еле ногами перебирала, но, увидев в прихожей красную Никитину куртку, распрямила спину, завела плечи назад и натянула самую лучезарную из улыбок. Никита помог ей снять пальто и участливо спросил:
– Устала?
Адуся махнула рукой, ничего, мол, ерунда, чего не сделаешь ради близких и дорогих людей? Он подал ей старые, разношенные Норины тапки, но Адуся достала свои – каблучок, открытая пятка, легкий розовый пушок по краю. И накинула халатик – тоже в тон, розовый, с блестящим шелковым пояском. Крепко затянула этот самый поясок – талия! Двумя пальцами обхватишь, если пожелаешь, и устало опустилась в кресло.
– Чаю? – вежливо осведомился хозяин.
Адуся кивнула. Чай она пила медленно, изящно, как ей казалось, чуть отставив в сторону мизинец, и подробно рассказывала про больницу и врачей. Никита слушал и уважительно кивал головой:
– Ну, ты, Адуся, даешь! И что бы мы без тебя делали, пропали бы не за медный грош.
В первый раз без своих шуток и каламбуров. А потом серьезно так сказал:
– Спасибо тебе, Адка, за все. И за мать, и за квартиру – так чисто у нас никогда не было. Может, поживешь у нас, пока мать в больнице? – с надеждой спросил он.
Адуся вздохнула – и согласилась. С достоинством так. О мужчины! Кто же из нас завоеватель? Или так изменился мир? Как может быть изобретательна и коварна в своих замыслах даже далеко не самая искушенная женщина, сколько физических и душевных сил нужно потратить ей, маленькой и слабой, чтобы вы хотя бы обратили на нее свой взор! И как вы, ей-богу, наивны и туповаты. Но мы не злодейки и ставим силки не по злому умыслу и не для оного. Кто же может осудить человека за естественное желание быть любимой и счастливой?
Адуся легла в Нориной комнате. Конечно, ей не спалось. Так близко, за стеной, спал главный человек ее жизни. Спал, похрапывая, ни о чем не печалясь. Она смотрела на потолок, и он казался ей звездным небом.
А среди ночи ужасно захотелось есть. Она вспомнила, что в хлопотах за целый день не съела ни куска. Осторожно, крадучись, не включая света, пробралась на кухню и открыла холодильник. Так и застал ее, жующую холодную куриную ножку, Никита, поднявшийся среди ночи по малой нужде. От ужаса Адуся поперхнулась, а Никита испугался и хлопнул ее по спине. Все насмарку! Так оконфузиться! На глазах выступили слезы. Но Никита и не думал насмехаться.
– Проголодалась, бедная? – участливо спросил он и налил ей чаю. – Сядь, поешь по-человечески, – предложил он обалдевшей Адусе. А потом сказал тихо: – Иди ко мне.
«Господи! От меня же пахнет курицей», – с ужасом подумала неудачливая соблазнительница. Но Никите это было, похоже, по барабану. Он властно притянул Адусю к себе. А потом легонько шлепнул по почти отсутствующей филейной части и подтолкнул ее в свою комнату. И Адуся познала рай на земле. Или побывала на небесах. Впрочем, какая разница, если человек счастлив?
Бедная Надька-инвалидка выла от тоски и одиночества. Даже верная подруга Адуся пропала и не объявлялась. Изо дня в день Надька видела перед собой прекрасных и благополучных женщин. Вместе с ними залетали в Надькину унылую квартиру запах ранней весны, небывалых духов, легкость, и беспечность, и сногсшибательные истории. Клиентки крутились перед зеркалом в прихожей, кокетливо щурили глаза и придирчиво и довольно осматривали свое отражение. Надька видела их упругие бедра и грудь, стройные ноги, тонкое кружевное белье и вдыхала их аромат – аромат полной жизни и свободы. Они звонили по телефону и капризничали, повелевающими голосами разговаривали с мужьями и нежным полушепотом ворковали с любовниками.
