А потом мне стало мало его тела, и я вытянула руку из под рубашки и скользнула вниз, пытаясь протиснуть ладонь между плотным животом и сдавливающими джинсами, но отвоевала лишь сантиметры. Я вытащила бесполезную руку и через брюки надавила на выпирающую упругость, обжигающую так горячо, что даже материя нагрелась; я и не догадывалась, что так может быть. Тепло сразу проникло в руку, всасывалось в меня и растекалось; я уже ничего не могла поделать, я скользила вниз подгибающимися коленями, будто в замедленной съемке, сползая по нему, и моей выпихнутой наружу беззащитной груди, наверное, было больно, но я не заметила.
Дино не пытался удержать меня, лишь слегка придержи вал, как бы направляя, и мне нужна была эта забота, я подняла голову и так и смотрела на него, опускаясь снизу вверх. Мои руки обручем сдавливали его тело, они тоже, как и вся я, скользили по нему, провожая каждую линию, каждый сантиметр, колени искали опору в этом затянувшемся падении и все же наконец нашли.
Меня била дрожь, и руки не в силах были в одиночку справиться с ремнем и пуговицами, я судорожно пыталась оторвать их, раз не расстегиваются, но они не поддавались. Я постаралась сосредоточиться, и, наконец, пуговицы одна за другой сдались и с отпускающим напором раскрылись, и, когда я двумя руками спустила брюки к коленям, он сразу выстрелил в меня всей своей заждавшейся мощью. Я даже испугалась, настолько неожиданно он оказался в миллиметрах от моего лица, обдав мгновенно загустевшим в воздухе теплом.
Я не ошиблась, он был действительно красив, как и все тело, напряженный, чуть загибающийся от напряжения вверх. Он слегка подрагивал, видимо, чувствуя близость моего лица, он тоже пытался хотя бы прикоснуться, и я от собственной горячности провела языком по потерявшим влагу губам, даже не понимая, что могу ошибиться в движении. Но я не хотела всего сразу, я сначала обхватила пальцами и прошлась по всей легко сдвигающейся поверхности, мне показалось, что Дино застонал, и только, дойдя до неимоверно раздавшегося окончания, я почувствовала, что больше не могу терпеть.
Я прильнула пылающей щекой, и он, еще более раскаленный, теперь пульсировал между щекой и ладонью, и я потерлась о него, пока не пуская внутрь, а он, ждущий, ошеломленно и неумело бился в сдерживающей руке и тыкался, совсем как маленький щенок, в нос, в лоб, в губы. Он был открытый и беззащитный от почти бескожности, и доверчивый, и в то же время напряженно мощный, невмещающийся, протягивающийся вдоль лица, пересекая его насквозь. И от этого сочетания силы и беззащитности он сразу стал настолько любимым, что я закрыла глаза, лишь слегка приоткрыв губы.
Я не хотела спешить, я лишь медленно водила губами, как бы сравнивая их нежность и ласку с его лаской и нежностью, не пытаясь противопоставить, а лишь соединить. Потом я прошлась кончиком языка по краешку, по самому жгучему, и уже хотела обхватить его всего, вобрать в себя, но в этот момент он отчаянно забился у меня в руке, так что и без того натянутое напряжение стало неестественным, но только на мгновение, потому что он тут же разорвался, и в меня хлестнуло влажным и еще более горячим, и от этого очень живым, и я не успела отстраниться.
Щеки, лоб, губы и даже закрытые глаза были уже залиты, но рукой я по-прежнему ощущала почти вулканические содрогания, до меня все еще долетали выплеснувшиеся тяжелые, я почувствовала, соленые брызги, и теперь уже все лицо погрузилось в них, и я слышала доносящиеся сверху крик и хрип, и он бился у меня в руке, не замирая. Я почувствовала, как Дино схватил мою кисть и сдавил ее без жалости, но я не отпустила, я, наоборот, еще сильнее ходила рукой вдоль, сама без пощады давя на него, и, наконец, он ослаб и стал затихать, и замер, как замер звук наверху, последним длинным вздохом.
Я еще продолжала сидеть, хотя мне сразу стало неудобно и от позы, и особенно от тягучей, скользящей по лицу жидкости. Ее запах, сам тяжелый и вязкий, сразу же разнесся вокруг, в нем были тепло и еще не умершая, еще вздрагивающая, пульсирующая сила. Мне нравился этот запах, он собрал в себя животную, звериную жизнь и, как ни странно, нежность, если в запахе может быть нежность. Но мне было неудобно, я попыталась встать и пошатнулась, бессильные сейчас руки Дино даже не пытались удержать меня, но я не упала.
– Где у тебя ванная? – спросила я насколько могла спокойным голосом, хоть как-то разбираясь в запутавшемся в ногах белье, но Дино только неопределенно махнул.
Я несколько раз умыла лицо теплой водой; отяжелевшую влагу не так-то легко было смыть, она не хотела умирать во враждебной воде и сопротивлялась, но я справилась. Щеки у меня все еще горели, и я, переключив воду на холодную, долго остужала лицо в надежде хоть немного прийти в себя. Я намочила полотенце, положила его на лицо, и так и стояла, замерев, пока не вернулось дыхание, а затем, выдавив на палец зубную пасту, растерла ее по зубам, изгоняя солоноватый, тягучий привкус, а потом долго полоскала горло, стараясь, чтобы он там, за дверью, не услышал: я не хотела его обижать.
Я все еще стояла перед зеркалом, оценивая ситуацию. Безусловно, я была разочарована, я испытывала тянущую боль по всему телу, напряжение так до конца и не покинуло меня, наоборот, оно вносило скованность, даже тяжесть. Конечно, я понимала, что такое может произойти, тем более в Италии, но я не была готова и тем более не ждала этого от Дино, возможно, потому, что он казался таким сильным, в нем ощущались уверенность и умение, а получилось так неожиданно быстро. Сейчас мне больше всего хотелось уйти, выскользнуть незамеченной, оказаться одной. Но я знала, что это невозможно, мне нужно было побыть с ним хоть какое-то время, и от этого я чувствовала досаду и раздражение.
Я решилась наконец и вышла. Дино успел набросить халат, длинный и синий, я видела, что он ждет меня, и глаза у него не выглядели пресыщенными, как я ожидала, а по-прежнему полными желания, теперь только с крапинками смущения. Мое раздражение сразу улеглось, такой он был милый, опять беззащитный, опять в моей власти. Я почувствовала нежность, вспомнив, каким эмоциональным и обильным он был еще десять минут назад, и подошла, как и была, босиком, и обняла, и, склонившись, положила голову ему на грудь, как бы утешая, и он понял.
– Извини, – проговорил он, и его голос, опять плавный, мне тоже понравился, – у меня долго не было женщины. А потом, я уже знала, что он скажет, – все это безумие, в машине, в лифте и вообще. Я сам не понимаю, как это случилось.
Я отстранилась от его груди и заглянула в лицо. Все же он нравился мне.
– Конечно, – сказала я, – я сама улетела, помешательство какое-то. Все это ерунда.
Я улыбнулась. Я уже сама так думала.
– Пойдем на кухню, выпьем что-нибудь, – предложил он.
– Мне не хочется, – ответила я, но стоять посередине комнаты тоже было глупо. – Разве что чай?
– Конечно, чай, – согласился Дино.
На кухне было лучше, чем в комнате. Круглый терракотовый столик стоял у окна, окруженный четырьмя плетеными стульями, здесь было светлее и больше воздуха. В движениях Дино сразу появилась неспешность, даже нелепый халат, здесь, на кухне, приобрел домашний, уютный смысл. Дино разлил чай, свежий и ароматный, я давно не пила чай. Мы сели, нас разделял стол, иногда я опускала глаза на прорезь чуть разошедшегося халата, я могла разглядеть каждый спутанный волосок на груди и снова подумала: как жаль, что все так быстро закончилось.
