Мальчишка ничего не отвечает, а только молча протягивает мне шарик, гладкий и твердый, приятный в руке. Потом он отбегает и встает в позу, развернувшись корпусом и поводя в замахе битой. Почему-то только сейчас, не вблизи, а именно на расстоянии, я замечаю, что все его лицо в веснушках, и это придает его натужной, выученной по телевизору позе милую, детскую беззащитность. Я кладу книгу на крыльцо, давно, еще в школе я неплохо умела бросать бейсбольный мячик, делаю два быстрых шага вперед и бросаю. Шарик крутится в воздухе и уже ныряет под биту, но в это время я вижу, как край ее растворяется в воздухе, тут же раздается всплеск столкновения, и мячик взвивается по дуге вверх. Я бегу за ним, но жухлость травы путается под ногами, и я успеваю пробежать лишь треть расстояния, когда он шлепается в легко вмявшуюся траву.
– Давай еще, – кричу я, и мальчик опять ничего не говорит, а только снова встает в позу. Снова его бита, заведенная за плечо, медленно колышется, и все снова повторяется: взмах, шлепок биты по мячу, мой неудачливый бег, а потом мячик снова утопает в земле.
– Еще раз, – опять кричу я. Мне теперь нравятся и эта поляна перед домом, и этот молчаливый мальчик, и сама игра, и азарт, который она приносит. Мы играем с полчаса, я устала, и броски мои обретают вялость, теперь он совсем без труда ловит их своей расширяющейся битой.
– Ладно, – говорю я, – ты выиграл, я устала.
– Нет, – он отбрасывает биту на землю и подходит ко мне, – никто не выиграл.
– Как это так? – спрашиваю я.
– Мы ведь не на счет. К тому же вы хорошо бросали.
– Но ты ведь все время попадал, как бы я ни бросала.
– Ну и что, – отвечает он, – то, что я попадал, не значит, что вы плохо бросали.
Он прав.
– Хорошо, – говорю я, – ты прав. Мы просто играли, да? – Он пожимает в согласии плечами. – Как тебя зовут?
– Скотт. – Серьезность в фигуре и в лице прошла, он живой и общительный, этот мальчик. – А вас?
– Джеки.
– А вы надолго пришли? – спрашивает он, задрав голову. Он еще намного ниже меня.
– Нет, – улыбаюсь я, – я сейчас уйду.
– А… – Я слышу, что он разочарован, и от этой только в детстве возможной искренности мне становится тепло. – А куда?
– Я живу в доме над океаном, вон там. – Я показываю рукой. – Твой отец привозит мне продукты, ну, знаешь?
– А… – опять говорит он, – так вы живете вместе с Джимми?
– С Джимми? – переспрашиваю я. – Кто такой Джимми?
– Как? С Джимми, который приходил к нам. Он ведь жил в этом доме.
– Когда он приходил? – Я почему-то настораживаюсь. Я не знаю никакого Джимми, слыхом не слыхивала.
– Где-то весной. Подождите, сейчас точно скажу. Мальчик садится на крыльцо, я присаживаюсь рядом, все Еще сжимая в руке неподдающуюся твердость мяча.
– У меня каникулы были, значит, полгода назад.
– И долго он там жил, в этом доме? – Я пытаюсь не испугать его заинтересованностью. Я спрашиваю как бы невзначай, как бы от желания поболтать, я даже замахиваюсь и кидаю мячик туда, где лежит его бита.
– Я думал, он и сейчас там живет. Я думал, вы с ним вместе.
– И часто он приходил? – Я бы еще чего-нибудь кинула, но было нечего.
– Да нет, всего раза четыре, пять. Мы с ним в баскетбол играли, но он не умел особенно.
– Ты обыгрывал его?
– Нет. Он ведь выше. Он вставал с поднятой рукой, и я не мог допрыгнуть, но вообще-то я лучше играю.
Он замолкает. Я думаю, как бы еще расспросить об этом Джимми, но ничего не приходит в голову.
– Вы пешком домой пойдете? – спрашивает он и снова поднимает на меня глаза. Теперь я и вблизи разглядела веснушки.
– Да, – говорю я, – через лес.
Он понимающе кивает, а потом снова спрашивает:
– Хотите, я скажу отцу, и он вас подвезет.
– А где отец?
– Да он недалеко, там, – он указывает рукой, – я могу сбегать.
– Да нет, я лучше прогуляюсь. – Мне действительно не хочется трястись на машине.
– Как хотите, – говорит маленький Скотт, я опять разочаровала его.
– Хотя, – говорю я, – мне ведь все равно нужны кое-какие продукты. К тому же твоему отцу не надо будет приезжать ко мне послезавтра.
– Так мне сбегать? – спрашивает он с живостью, и я думаю, что он просто хочет увидеть отца.
– Давай, – соглашаюсь я, – сгоняй.
Я сижу у них уже часа полтора. Сначала отец, крупный, медленный и очень основательный, готовит мне пакеты с едой, пока я с его женой, у которой удивительно ясный, открытый взгляд, пью кофе на кухне. Потом он заходит и тяжело садится за стол, она тоже наливает ему кофе, и он спрашивает, не хочу ли я остаться на вечер и пообедать у них, но я отказываюсь. Они очень милы, я бы с удовольствием болтала еще, но я устала и от разговора, и от людей, видно, отвыкла. Мне хочется быстрее попасть домой, я представляю, как сладко я улягусь на диване, набросив на себя теплый, ласковый плед, и открою книгу, я соскучилась по ней.
– Хорошо. Я вас сейчас отвезу, – соглашается хозяин и шумно отхлебывает из кружки. Все же я сижу еще минут двадцать, видимо, и им тоскливо в этом безлюдном захолустье, видимо, даже они, привычные к одиночеству, порой тяготятся им.
Мы садимся в маленький грузовичок и трясемся по ухабам лесной, даже не дороги, а, скорее, просеки, и он что-то рассказывает, голос его тяжеловесен, так же как и все в нем. Я не слушаю, а только киваю, пытаясь придумать, как бы незаметно расспросить его о Джимми. Я ничего не могу придумать и только потому, что мы уже подъезжаем к дому, спрашиваю грубо, в лоб:
– Джон, а этот Джимми, который жил здесь до меня, он, что, тоже из Нью-Йорка? – Как будто это единственное, чего я не знаю о Джимми.
Мой водитель задумывается, и я пугаюсь, что он ничего не скажет.
– Джимми, – вопросительно произносит он, – какой Джимми? А, этот, который был весной, я чуть не забыл. Вот память!
Он смотрит на меня, ожидая поддержки. Я улыбаюсь.
– Он из Нью-Йорка? – теперь уже он спрашивает меня, но я молчу. – Откуда я знаю, может быть, и из Нью-Йорка. Все писатели живут в Нью-Йорке, если не в Мэйне. – Он смеется, мне кажется, в такт автомобильной тряске.
– Так он писатель, – говорю я как бы сама себе. – Он снимал этот дом?
– задаю я следующий вопрос.
– Да нет, по-моему, он хотел его купить. Потому и приехал. Говорил, что здесь писать лучше: лес, океан, да и вид с веранды потрясающий. Впрочем, чего я вам-то говорю?
– И что, не купил?
– Вот этого не знаю. Может, ему не понравилось что, а может, запросили дорого. Не знаю.
