Я почувствовала тепло и горячее прикосновение, я вдохнула, мне что-то мешало, я снова провела языком по губам. Сначала я услышала запах, его было так легко отделить от воздуха, а потом незнакомый вкус на губах, на языке. Как муравьиная кислота, почему-то вспомнила я. Я постаралась навязать этот вкус на язык как можно больше, но он скоро кончился, и лишь потом я снова различила мажущее прикосновение.
– Тебе нравится? – услышала я.
– Да… Не знаю… А ей, девочке, ей нравилось?
– Ей нравилось. – Голос Рене опять оказался в стороне.
– Что ты хочешь делать? – Я не видела, не знала, я только ждала, не зная.
– Кто-то позвонил в дверь, – сказал Рене, я точно различила его голос.
– Я не слышала, – сказала я.
– Это из-за платка. Я пойду открою. – Я ждала, он вернулся. Я знала, что он вернулся, но он молчал.
– Кто пришел? – спросила я.
– Это мой товарищ. – Я уже не была уверена, его ли это голос, голоса почти не существовало.
– Он ушел? – спросила я.
Рене не ответил. Я только слышала дыхание.
– Он ушел? – снова спросила я.
А потом услышала свой крик. Кто-то большой и жесткий вторгся в меня, как никогда прежде, совсем по-новому, и я не знала кто, но я знала, что не Рене. Я старалась вырваться, но не могла, а только глубже насаживалась, до боли, наверное, до крови.
– Кто это? – кричала я, но никто не отвечал, даже Рене. Ни одного голоса, только дыхание. Я извивалась, я хотела соскочить, но он был безжалостен, никто никогда не был так безжалостен ко мне.
«Неужели я и есть та девочка? – мелькнуло в сознании. – Не может быть!» Я открыла рот, чтобы глотнуть воздух, но воздуха не было, что-то воткнулось в рот, в горло, в легкие, и я поняла, что их двое, вне всякого сомнения, двое; я напряглась, но ремни держали меня. Почему-то я боялась упустить, я так и думала: «только не упустить», я не знала, что произойдет, если упущу, и я заглатывала, всасывала глубже, но теряла, и снова металась губами, языком, ища – он должен был быть рядом – и находила, и это было как облегчение. А тот, который внизу, распирал, я хотела освободиться от него, но не могла сдвинуть ноги.
Потом я оказалась на животе, я не знаю как, мне было неудобно, я упиралась коленями, головой, лицом, мне было жестко, я хотела подложить подушку, но не могла помочь себе руками. А потом все окончательно сдвинулось и поехало. Последнее, что я помнила, что они оба сзади, одновременно, я чувствовала их с болью, почти соприкасающиеся глубоко внутри. Я попыталась представить лица, но не смогла, лишь Рене, я не могла представить второго, даже Дино, я ощущала, как они оба двигались, каждый по своему, не совпадая, но видела лишь одно лицо Рене.
Я испугалась, что тонкая, живая перегородка во мне не выдержит и порвется, но лишь на секунду, потому что стало больно спине, как будто меня стегали крапивой, а потом вообще ничего, либо умерла, либо сошла с ума, помутилась. Так не было никогда.
Я очнулась, я поняла, что пришла в себя, увидев Рене, склонившегося надо мной. Я подняла руку и дотронулась до его лица, он был живой, реальный, мой любимый.
– Тебе было хорошо? – спросил он.
– Да, – попыталась сказать я, но не получилось. Я вдохнула и выдохнула, легкие, кажется, работали. – Да, – повторила я. – Что это было?
– Мы занимались любовью, – ответил он.
– Кто-то был еще? – спросила я. Он молчал. Я приходила в себя. – Нет,
– сказала я и улыбнулась. – Никого не было. – Он продолжал молчать. – Ведь, правда, никого не было? Ну, скажи, что не было! Я просто на время сошла с ума. – Рене пристально смотрел на меня. Он всегда странно смотрел, я привыкла. Я ударила его по плечу, не сильно, сильно я не могла.
– Никого не было. Это ты все сделал. Что ты в меня засовывал? – Мне даже стало смешно. – А? Давай, признавайся. – У меня никак не получалось серьезно. – А?
– Догадайся, – сказал он наконец.
– Догадалась, – сказала я и снова легла на спину. Он лежал рядом. Мы молчали. – Со мной что-то произошло, – сказала я. – Я не то умерла, не то сошла с ума. Ничего не помню. Такого еще не было. Чтобы так полностью. Со мной на самом деле можно было делать все, что угодно.
– Так тебе понравилось? – снова спросил Рене.
– Я не знаю, – соврала я. – Все болит, даже сидеть больно. – Я попробовала приподняться на кровати, не спуская ног, но снова рухнула вниз. – И спина горит. – Я подняла руку, пытаясь рассмотреть хотя бы бок. Он был в красных полосках, почти кровавых.
– Что это? – испугалась я. Но Рене молчал, и я махнула рукой, какая разница, конечно же, я и так знала.
Ну да, думаю я, наверное, кого-то это бы шокировало. Ну и что? Значит ли, что так нельзя? Конечно, нет: у каждого – свой предел.
Мы находились в постоянном поиске разнообразия, главное состояло в том, чтобы разжечь фантазию. Рене не хотел экспериментировать слишком часто, иногда случалось, что у меня было настроение, а у него – нет, и я не настаивала. Конечно, я не всегда так улетала, как тогда, в первый раз, иногда я не могла полностью потеряться, мне чего-то недоставало, я немного злилась, но что я могла сделать?
Я помню, один раз именно так и произошло, я была близка, но остановилась на самом рубеже, и от близости и неоправдавшегося ожидания, видимо, не смогла сдержать неудовлетворенность, проступившую на лице. В любом случае Рене заметил и спросил: «Не хватило?» Я перевернулась на живот, мне хотелось тереться о простыню, и я не хотела объяснений.
– Да нет, – ответила я, – все в порядке. – Я кончила, но в самом начале, и сейчас во мне застыл нерастраченный заряд, и он беспокоил.
– Хочешь еще? – спросил он, и в его голосе мне послышалось любопытство.
Не знаю, почему я так сказала, наверное, просто хулиганила:
– Я бы не против, но как?
Он дотронулся до лица, провел по подбородку.
– Хочешь, – сказал он растянуто, – хочешь, я позову кого-нибудь из своих друзей?
Я лежала на животе, но мне пришлось перевернуться, чтобы сердце, сразу неистово забившееся на простыне, не сбивало меня упругими, раскатистыми ударами. Я не поняла, шутка ли это, может быть, еще один поворот игры, я взглянула на Рене, стараясь разобраться, но не смогла.
– Если ты хочешь, – сказала я осторожно.
«Пусть он сам разгадывает, игра ли это», – подумала я. Я видела, он пытается, как только что пыталась я.
– Я хочу, если ты хочешь, – сказал он после паузы.
– А кого ты позовешь? – Это был странный диалог. Конечно, он должен был понять, что я шучу, теперь, после моего вопроса. Я для того и спросила.
– Ты его не знаешь. Я позову, кого ты не знаешь и больше никогда не увидишь. – Его голос звучал странно серьезно.
