– Передайте, что если он не подойдет к телефону, то я не смогу остановить непроверенную информацию о нем в нашей газете. – Это был беспроигрышный вариант, после такой фразы человек, занятый политикой, хватал трубку даже из гроба.
– Сейчас я ему скажу, – въехала домработница.
– Лена, ты? – каким-то погасшим голосом спросил Патронов. – Ну, приезжай…
– Что случилось?
– Ничего. Соскучился. Царапина маленькая. Подрался с трамваем, а у него оказалась масса больше… Жду.
– Хорошо, – сказала она растерянно. – Скоро буду.
Вот вроде и нарисовалось неотложное дело. Можно уйти, неслышно пройдя мимо Лидиной двери, наступив на желание постучаться и подлизаться. Что она там делает? Плачет? Думает? Смотрит в окно? Листает журнал? Слушает музыку в наушниках? Хоть бы одним глазком…
Елена прокралась в свою комнату, натянула что-то теплое, полулыжное. Небрежно подвела глаза, замотала голову шарфом. Потом сняла с елки самую красивую матерчатую игрушку с человечком на санках и сунула в сумку. Бросила туда флакон любимых духов, даже побрызгаться ими не было сил. Вышла из дому, стараясь не скрипнуть дверью. Чего боялась? Что Лида выйдет и начнет мириться? А она к этому не готова, у нее внутри все обожжено и должно поджить…
На улице мело и морозило, от узорчатой театральной заснеженности вчерашней ночи не осталось ничего. Ветер сбивал с ног, колючая снежная крупа била в глаза, такси не останавливались. С отвращением дотелепалась до метро. Там было тепло, весело, душевно и похмельно.
– Только ненадолго, – сказала Лера, открыв дверь, потом не выдержала и добавила: – Ну хоть вы ему скажите! Седина уже лезет, а все как мальчик прыгает. Мог ведь совсем пропасть!
– Ну, конечно, скажу, но вы же его знаете, – многозначительно ответила Елена, задешево покупая домработницу, мол, мы с тобой по одну сторону баррикад, но у меня статус выше.
И та проглотила, так и не поняв, что Елена блефует и ничего не знает.
В гостиной сидел молодой худощавый мужчина в свитере и джинсах, он поднялся, увидев Елену, внимательно глянул ей в глаза:
– Здравствуйте, я – Сергей Иванов, врач. Вот, дежурю… А вы журналист?
– В свободное от половой жизни с Патроновым время. Еще вопросы есть? – поставила его Елена на место, уж это она умела делать.
– Извините, – замялся тот.
Елена, презрительно дернув плечом, прошла в кабинет с видом человека, который делает это каждый день. Патронов лежал на своем хипповом матрасе, в горе подушек, бледный как Пьеро. Рядом стояли столики с батареей лекарств, бутылками с минеральной водой. У кровати – капельница.
– Привет, голубка, – улыбнулся он, и только тут она заметила, что плечо и шея у него обильно замотаны бинтами, а губы какие-то голубоватые.
– С Новым годом! – Елена села к нему на постель, поцеловала, достала из сумки елочную игрушку, протянула.
– Ух, какая красота… А я вот, видишь… Такая фигня…
Елена погладила его по голове, понимая, что лучше всего не задавать ни одного прямого вопроса.
– Как погуляла? – спросил он.
– Бурно. Ездила по гостям, выпила много и разного, до сих пор плохо, – пожаловалась она.
– Может, пива или чего-нибудь еще? Сейчас они все принесут, – пообещал Патронов.
– Нет, все в порядке… А тебе что можно? А то я с пустыми руками.
– Да у меня все есть. Кормят кашей, как младенца, вон капельницу ставят со всякой дрянью, вставать не разрешают, – капризно перечислил он.
Казалось, что страшно похудел, посерел, словно увял.
– Ну, немножко полежишь. О жизни подумаешь. Иногда надо, – ласково напомнила Елена.
– Ты ж знаешь, как мне трудно лежать. У меня ж веретено в жопе. Ты ж сама такая же!
– А хочешь, в шахматы поиграем? Умеешь? Я уже сто лет не играла, – на всякий случай предложила она.
– Не сегодня, завтра. – Он повел на нее глазами, говорившими «а завтра придешь?».
– Хорошо, завтра, – кивнула она, подумав «ни фига себе!», нежно спросила: – Больно?
– Сейчас нет. А тогда я решил, что все… Испугался, как мальчик… Так смешно теперь. Лен, я ведь тебя позвал, потому что ты мне близкий человек… Я тебе скажу то, что только самые близкие люди знают. Поняла? – Он почему-то перешел на торопливый шепот, как будто за дверью были враги.
– Конечно, – кивнула она, но что-то ей в нем не понравилось; почему-то подумалось, что, видимо, он получил сильный удар по голове при аварии и теперь не очень адекватен.
– Лен, у меня в плече дырка… – сказал Патронов с детской жалобной интонацией.
– Дырка?
– Ага.
– А сотрясение мозга было? Сознание терял? – спросила голосом заботливой мамаши.
– Авария – это версия для всех. Дырка от пули. – Голос у него из детски-жалобного стал детски-хвастливым.
– От пули? – удивилась она, думая: «Совсем крыша поехала».
– Я вырубился… Потом очнулся, решил, что убили, лежу, как трупак, около машины… А тут микроавтобус подъезжает, оттуда четыре мужика. Обычные мужики, не в халатах. Сунули внутрь, на диванчик кожаный, че-то вкололи, дали стакан коньяка, говорят, пей. Потом тут вот очнулся… Все завязано-повязано. Позвонил этот, говорит: пульку достали, машину твою для правды жизни стукнули, отдыхай… Короче – гипс, закрытый перелом… – рассказывал так, словно они играют в «казаков-разбойников».
– Кто «этот»? – Елена понимала, что он говорит только потому, что не может держать это сейчас в себе и что вообще-то рассказывать это ему не надо никому.
– Ты меня за кого считаешь, если думаешь, что я тебе и это солью? Или ты сюда от газеты пришла? – неожиданно обозлился он.
– Хочу просчитать степень твоей безопасности… – оправдалась Елена, прикидывая, кому же Патронов мог так перейти дорогу.
– Теперь полная. Стопроцентная. Я ж больше не сунусь! Второй раз уже куда надо стреляют. – Он как-то обмяк.
– А ты уверен, что не промахнулись?
– Лен, ты со своими журналистскими мозгами считаешь, что все выстрелы попадают в хронику? Запомни, ласточка, дай бог, чтоб только половина!
– Знаю, я просто боюсь за тебя… – согласилась она.
– Теперь чего бояться? Клиента сломали – он сдал назад, – поморщился он.
– Жалеешь?
– Там такие бабки паслись… Но я не Листьев. Я понимаю, что для снайпера человек стирается. Не любимый телеведущий, а движущаяся мишень, и все… – обреченно сказал он.
– Ты это только теперь понял?
– Естественно… думал, что они обосрутся. А обосрался я…
– Да брось ты! А детям уже звонил?
– Да я сразу, в тот же день. Запретил приезжать. Им про это и знать не надо… Скажи спасибо, что не гидравлика…
