Елена еще раз послушала Лидин голос на автоответчике, выпила вина и села расшифровывать интервью с металлургическим королем.
Она удивленно отметила, как легко ей стало находиться в квартире одной, делать себе приятное, расставлять вещи и события под себя… Она вела себя так дома впервые в жизни.
…Утром прибежала Лида с цветами. По-детски прилезла к спящей Елене прямо в постель и, потершись физиономией о плечо, спросила:
– Ты теперь меня считаешь сукой?
– Нет, зайка, все правильно, – мужественно поцеловала ее Елена, хотя на душе заскребли кошки. – Ты выросла, чего я долго не давала тебе сделать… и начала делать резкие жесты, которые тебя пугают больше, чем меня.
– Мать, ты меня всю жизнь водила на поводке!
– Наверное… Но я по-другому не умела, ты посмотри на бабушку с дедушкой, я ведь ничего другого не видела. Только сейчас жить начинаю.
– Я тоже, что ли, в сто лет начну? – наморщила хорошенький носик Лида.
– Мне только сорок пять, детка… – захохотала Елена.
– Прости…
– Благодаря моему прорыву начнешь раньше. Уже можешь начинать, – заметила Елена.
– А как?
– Празднично. Делай только то, что нравится.
– Мать, ты впала в детство…
– Просто у нас в последние месяцы жизни с Каравановым оказалось три депрессии на троих. И сейчас мы от них потихоньку избавляемся…
И обеим стало легко и радостно, как в Лидином детстве, когда Елена придумывала ей какой-нибудь сумасшедший подарок. А Лида разворачивала его и бросалась матери на шею.
На работе Елену окликнула Олечка, с историей про то, как ее сосед-студент на битых «Жигулях» окорябал машину нового русского, страшно боялся расправы и сатисфакции, а новый русский с ним задружился и дал денег на ремонт «Жигулей». История была просто рождественской, и это продолжило праздничность дня, начатого объяснением с дочкой.
Сдала интервью с металлургическим королем.
Позвонил главный, попросил зайти.
– Он у вас очень умный получился, – сказал главный о металлургическом короле неодобрительно.
– Что делать? Я – художник-реалист, – отшутилась Елена.
– Выглядит как проплаченный материал, – поморщился главный.
– Я не виновата, что у него в глазах столько мозгов, сколько у некоторых в черепе не умещается.
– Да просто его заказывали… он весь простреленный вдоль и поперек.
– Это обычно не ухудшает работу мозгов.
– Оно, конечно, так, но в нашей газете панегирик ему выглядит странновато…
– Ну, не печатайте… Но сколько можно унижать людей только за то, что они умеют зарабатывать деньги? – Елена знала, что она на особом положении в газете, и главный никогда не пойдет против ее желания.
– Да я согласен… – пожал он плечами. – А как, кстати, ваша личная жизнь? Еще не помирились с мужем?
Елена увидела, что для него это очень важно. Он, видимо, считает разведенную в этом возрасте женщину проигравшей.
– Зачем? Я только пришла на праздник жизни! Добираю все, что не успела! – улыбнулась Елена.
– Смотрите не переборщите, – поморщился он, и Елена поняла, что жена главного отвязалась на всю катушку.
С одной стороны, хотелось его утешить. С другой – было понятно, что жена добирает все, что он эмоционально недодал ей, пытаясь заткнуть рот деньгами.
Вернулась, включила компьютер и обнаружила Никиту.
Никита. Привет!!!
Белокурая. Привет. Как поживаешь?
Никита. Хреново. Горло болит, говорить не могу. Душевное состояние не лучше…
Белокурая. Чем лечишься?
Никита. Полощу шалфеем… А вот нутро нечем полоскать…
Белокурая. Как говорит моя психолог, голос вернется, но проблема, которая его перекрыла, останется.
Никита. Что у тебя?
Белокурая. Дочка сказала все, что обо мне думает. И я ей благодарна за это.
Никита. Хочешь, я с ней поговорю? Скажу, что ты самая лучшая…
Белокурая. Не хочу. Ты сам в это не веришь, значит, и она тебе не поверит…
Никита. Извини, что я в день, когда тебе было тяжело, решал свои проблемы…
Белокурая. Контрольные ситуации запоминаются.
Никита. Мне почему-то очень хочется уехать на какую-нибудь войну… чтобы бежать и стрелять, и ни о чем не думать, ничего не решать… Я принял для себя кое-какие решения…
Белокурая. Не поторопился?
Никита. Боюсь, что сильно запоздал…
Белокурая. И что за решения?
Никита. Потом поговорим… Я ушел… Прости… Пока…
Было понятно, что Никита не только обожает сцены, разрывы и возвращения, но и очень искренне их проживает. Что надо просто потерпеть, пока он остынет к своему решению и соскучится.
Вечером предстояло встретиться с одной великой артисткой прошлого. Артистка немного попрыгала в нынешней политике, ничего в ней не поняла и не получила за это ни орденов, ни предложений сняться в кино. И потому готова была дать обиженное интервью про то, что вручила всю себя абстрактной демократии и конкретному политическому движению, но не словила за это даже дачу в Жуковке, чтобы жить среди людей, укравших из бюджета не меньше миллиона.
Артистка назначила встречу в ресторане Центрального дома литераторов, около которого жила в театральном доме. И долго ругалась, что квартиры в ее доме выкупили «проклятые бандиты», работающие банкирами и директорами компаний. На Еленину попытку объяснить, что бандиты работают бандитами, а не банкирами и директорами компаний, артистка отвечала, что ведь совершенно ясно, что честный человек не может в наше время купить такую квартиру. И поправляла крупные брюлики, появившиеся после сидения в президиуме политического движения.
Елена раздраженно кивала, записывая текст на диктофон, и ела салат, оплаченный редакцией как представительские расходы. Зазвонил мобильный, пришлось извиниться и ответить.
– Это Гера, – сказал хриплый мужской голос. – Я свободен, пьян и могу подъехать. Ты где?
– Насколько пьян? – спросила Елена, чтоб попытаться выстроить дистанцию.
– Пока еще некоторое время вертикализуюсь, – пояснил он, и стало понятно, что никакой дистанции тут не выстроишь, – Так ты где?
– Я в ресторане ЦДЛ. Буду свободна через час.
– Отлично. Я тебя через полчаса заберу.
– У меня встреча. Я освобожусь через час, – металлизируя голос, произнесла Елена.
– Я встретил вас… и все былое… – завопил собеседник в трубку. – Жди.
«Уф, – подумала Елена. – Муркин номер два».
