– Муркин однажды сказал: «Ты снаружи плюшевая, а внутри упакована в наждак!» Но я ведь точно знаю, что, если снять эту кожу, все начнется сначала, и из милых и трепетных полезут клыки и когти…
– Из этих – да. Но, когда встретите то, что вам надо, вы как змея из этой кожи вылезете, и даже не заметите, как это случилось…
– А так бывает?
– Только так и бывает…
– А почему мне сейчас так плохо?
– А с чего вам должно быть хорошо? Помните, анекдот про последние слова свиньи на мясокомбинате? Она закричала: «Ой, что-то меня колбасит!»
…На работу Елена пришла повеселевшей, словно сдала экзамен, сильно приблизивший к диплому. Вся редакция развлекалась антиспидовским «круглым столом», на котором звезды должны были говорить о противозачаточных средствах.
Звезды понимали, что это хорошая засветка, что надо бороться со СПИДом, что к их авторитету могут прислушаться, но… Солистки известной группы жались друг к другу с детсадовским: «Нет, лучше ты скажи…» Сексуально скандальный телеведущий басил: «Да я уж и не помню… у меня уже сто лет этого не было…» Разнузданный политик утверждал, что секс в презервативе – это как жизнь в водолазном костюме, и призывал либо к браку, либо к воздержанию. Модный музыкальный продюсер намекал на то, что у него нюх на вирусно безопасных партнерш… и только немолодая актриса раздраженно сказала:
– Ребята, вы что, все оглохли? Вас спрашивают: чем предохраняетесь? Я вот, например, фарматексом и овалпатентексом. И никаких проблем, тьфу, тьфу, тьфу… Интересно, а как вы при такой стыдливости своим детям про это говорите?
Остальные засмущались, солистки группы переспросили и записали в еженедельники. Было ужасно странно, что взрослые известные люди не готовы сказать не то что перед камерой, а даже перед диктофоном совсем естественные вещи.
Елена вспомнила, как мать тщательно обходила эти вопросы. Про все половое она раздраженно замечала лет через пять после того, как надо было объяснить:
– Ну, я полагаю, ты и так уже все знаешь…
А девчонки учили предохраняться совершенно людоедскими способами, после которых пришлось лечиться. И даже гинекологу было стыдно признаться в этих технологиях.
После обеда позвонила Караванову.
– Еще раз выражаю глубокую признательность за отличное исполнение роли действующего мужа…
– Нет проблем. Мне даже было приятно… – добродушно отозвался он.
– Ну, не самый яркий, но и не самый противный эпизод твоей нынешней жизни…
– Остальные столь же бледны… или ярки… – задумчиво признался Караванов. – Ты не помнишь, где зарядное устройство от моего потерянного мобильника?
– Не помню, но поищу, – болтали, будто и не расходились.
– У Лиды спроси.
– Я ее не так часто теперь вижу…
– С тоской говоришь.
– А ты как думал? Прихожу в пустую квартиру, как будто никому не нужна… Даже было приятно, что родители сопят за стенкой.
– Сама понимаешь, это болезнь роста. На самом деле, всем нужна… Мужики на куски рвут! – подбодрил он.
– Вроде и понимаю, а все ж тоскливо…
– Так тебе и со мной было тоскливо, я ж помню, только и думала, как куда вечером смыться, – напомнил Караванов.
– Было… Но казалось, что это временно, вот-вот наладится, заживем… – пояснила Елена.
– Ты вчера какая-то очень бытовая была. Перепутала редкий и торжественный визит бывшего мужа с обыденным и постылым возвращением с работы мужа действующего.
– Дык боялась с роли сбиться! Какая, на хрен, торжественность при матери. Все очень обыденно: люди устали друг от друга, но зачем-то тянут эту лямку во имя устоев. Она другой модели достойного брака не понимает… Кстати, ночью пыталась устроить контрольный рейд в нашу комнату!
– И?
– Я охраняла дверь, как Мухтар… Они в ситуацию так и не въехали, но чуйка подсказывает непорядок!
– Ладно, скажу напоследок, я тут прочитал в одном умном месте: «Брак – это счастливый союз между мужчиной, который не может спать при закрытом окне, и женщиной, которая не может спать при открытом окне…» – поучительно процитировал Караванов, – сказал Бернард Шоу.
– Много он понимал.
– Много. Мы с тобой разошлись, потому что каждый захотел жизни со своим вариантом окна, а потребности в партнере уже было не столько, чтобы это сбалансировать!
– Согласна…
– А еще я хотел тебе сказать, что вот то, что ты всех кидаешься спасать на улицах, это не от благородства. Это от гиперопеки, оглушающего тебя внутреннего голоса: «Я знаю, как правильно…» Пока.
– Пока…
– Лен, – окликнула Катя из своего компьютерного забытья. – Слушай, самая известная венгерская воровка по прозвищу Летающая Гизи попала в тюрьму в 14-й раз, когда пыталась добыть деньги для того, чтобы издать свои мемуары. Ее фирменным стилем были однодневные «гастроли». Она вылетала в другой город на самолете, грабила квартиру и возвращалась обратно в тот же день. В сумме отсидела около 20 лет, хотя, согласно 13 приговорам, общий срок заключения составлял 50 лет. Каждый раз Гизи освобождали досрочно за хорошее поведение. Во жизнь у бабы!
– Завидуешь? – заинтересовалась Елена.
– Ну, в чем-то да…
Дома захотелось сделать генеральную уборку после отъезда родителей. Она пылесосила полы и диваны, выдирала из углов и щелей какие-то мелочи: пуговички, копейки, родительские таблетки… Они сопротивлялись. Извлекать их было так же муторно, как вынимать из-под стекла фотографии бывших мужей. За время брака они там присыхают, приживаются, прирастают, прилипают, присасываются: надо аккуратно раскачивать их тонкой спицей и ювелирно волочь к кромке. И из головы также…
Елена подумала, что, как странно… с уходом Караванова в платяном шкафу освободилось большое количество полок и вешалок… Надо развесить все, что теснится друг на друге. Теперь, когда она по утрам заходила в ванную, его полотенце с веревки не лезло ей в лицо… потому что ему удобно его сушить именно так, чтобы было неудобно остальным… На месте его фотографии на стене и фотографии свадьбы уже висят строгие гравюрки… как быстро заживают раны от разлук на теле жилья и как трудно справиться с ними головой и сердцем… и ведь никто никого не бросал… и до сих пор друг другу важны и дороги… просто жить рядом совсем незачем… и все равно больно!
С Каравановым у нее было сердце занято, а тело свободно; с Филей – наоборот; а с Толиком они еще оба не понимали, что такое брак, но уже родили ребенка…
И почему она при Караванове так долго боялась идти к психологу? Потому что было страшно складывать мысли и чувства в единый пазл, знала, что он означает развод… Почему же боялась этого развода? Потому что боялась жить одна? Одна? Одна, в смысле «для себя»… Ведь ее не готовили для того, чтобы жить для себя. Всю жизнь у нее перед глазами мать служила отцу, отец служил матери, оба служили ей… в результате чего никто не мог скрыть ежесекундного раздражения друг к другу, потому что чувство вины топило все человеческое, что связывало…
