Видимо, писал вусмерть пьяный. К тому же открытка была музыкальной, и из компьютера заиграл упрощенный вариант мелодии песни Макаревича «Пока горит свеча».
От этого по телу разлилось тепло, захотелось прижаться к Никите, в крайнем случае написать ему несколько слов в ответ… но это могло быть истолковано как переход в новую фазу отношений.
Елена оставила музыку, которая играла в открытке в режиме непрерывности, и начала собирать помятые цветы с постели и расставлять в вазы.
Ей было хорошо, она пританцовывала, но почему-то думала, что единственный человек, которого волнует, что и как она пишет… главный редактор. И, видимо, она что-то неправильно делает в этой жизни, если это так…
…На следующий день главный улетел, и летучку проводил замглавного. Он делал это невероятно нудно и серьезно, хотел выглядеть святее папы римского и даже осуждающе посмотрел на опоздавшую Елену, хотя все знали, что она в газете на особом положении.
Елена думала про свое, пока вокруг обсуждалось, что в городе Петропавловске в Казахстане состоялся десятый раунд казахско-российских переговоров по делимитации государственной границы… что за последний год россияне стали чаще пить пиво… что МВД России намерено вывести из тени иностранцев-нелегалов… что один из лидеров Аль-Каиды оказался канадцем… что Пашу Цветомузыку уже отпустили на свободу после вчерашнего задержания… Строго говоря, она зацепила ушами только то, что под Омском родился гамадриленок, а в Новый год погода порадует снегом и морозом… Значит, сверху всего прозрачно-ажурно-сексуального понадобится асексуальный лыжный свитер!
– А у нас с вами что? – спросил замглавного так, словно Елена подчинялась ему как секретарша.
– У нас с вами ничего, – ответила она холодно. – Все, что нужно, мною обговорено с главным.
Ее раздражал этот молоденький выскочка из комсомольцев последнего разлива и бандюганов первого, и она все-таки каждый раз ставила его на место. Может быть, она была старомодна, но ее смешило, что этот розовощекий бугай сидит на диете, заставляет секретаршу делать ему оздоровительные салаты и свежевыжатые соки; а потом ночью по баням пьет с нужными людьми так, что домой его приносят в виде тела.
Елена понимала, что рано или поздно главный передаст газету в его холеные руки с маникюром – так сразу и видела картинку, как в массажном кабинете розовощекие провинциальные девчонки делают ему массаж, все остальное и маникюр под музыку в стиле «тыц-тыц-тыц» – и ей придется уходить. Впрочем, это тоже не было проблемой, понимала, что любое издание оторвет ее с руками.
Собственно, под обговоренным с главным подразумевался материал про Патронова. Но, кто бы знал, как не хотелось вспоминать про этот текст!
Села за свой стол, включила компьютер. Никита был в «аське».
Никита. Здравствуй!
Белокурая. Здравствуй.
Никита. Получила мою открытку?
Белокурая. Спасибо. Вчера весь вечер слушала.
Никита. Представляю, каким идиотом ты меня вспоминаешь на своей вечеринке. Я там со всеми разговаривал, поджимая пальцы на ногах от смущения.
Белокурая. Через полгода светской жизни ты их всех за пояс заткнешь.
Никита. Больно надо… Я все время думаю о тебе.
Белокурая. Я тоже… Но, прости, меня вызывает главный.
Она инстинктивно отключилась, чтобы освободить мозги от Никиты и переключить на Караванова.
– Лен, – окликнула Катя, – вчера Ваську встретила, он мне про писателя Климова рассказал. У него жена долго была больна раком, он за ней ходил. А потом открыли завещание, а там написано, что он может вступить в права наследования, только доказав юристу, что качественно отдохнул после ухода за ней. Представляешь? Там даже список рекомендованных стран и отелей.
– Мда, русские бабы не потопляемы, – ответила Елена.
– Так она еврейка, коханая моя. После жизни в России любая баба становится лохиней. Чего-то ты не в духе?
– Да про Патронова надо писать, так неохота, аж руки немеют.
– Освежи впечатления, – прыснула Катя.
Что она могла и хотела написать о Патронове?
Сын младшего офицерского чина из городка, затерянного на карте. Хороший отец, профессиональный шоумен. Активно опекающий тех, кто ему нравится. И правильно, нельзя же опекать всех подряд. Роскошный в постели, но развивающийся в этой области в ширину, а не в глубину. Подозревающий, что много и разных дадут в сумме то, что дает секс с одной, но в любви. И, видимо, ни разу не любивший, в силу слабой эмоциональной подготовки и распространенного подозрения, что любви надо бояться… то есть любивший, но отдельно от секса, как и воспитывали его в провинциальной семье, где секс был связан с распутством, а семья с унылой постелью, в которой обсуждают бытовые проблемы.
Почему он мог забыть, как они целовались в Думе, и при этом продолжать хотеть Елену как женщину? Да потому что секс означал для него «здесь и сейчас», без всякой сложносочиненности во времени. Как серия товаров и услуг. Как настенные фотографии, на которых он был запечатлен с выводком известнейших людей мира. Как путешествия в собственное прошлое в его ток-шоу, чтобы никто не сомневался, что он так же велик, как и приглашенный к нему.
И самое раздражающее в нем, что он истерически напоминает первого мужа Толика. Не то чтобы поверхностностью, но какой-то такой глуповатой легкостью, антропологическими особенностями лица и рук, манерой говорить слова в постели, мягкостью волос на ощупь…
И, обнимая его, она, с одной стороны, автоматически немного презирала его за похожесть; с другой – уменьшала себе чувство вины перед Толиком. Вины за то, что, может быть, где-то недоглядела… не подтянула… не вывела в люди… не помешала деградировать… хотя как можно помешать мужчине обворовывать собственного ребенка, если он это может?
Она словно не могла найти ключевого слова к Патронову. Вспоминала его рассказы про смерть матери, про бывших завистливых одноклассников, про сентиментально-случайные женитьбы. Получалось, что он во всем прав. Жил, не мудрствуя, участвовал в забеге, да еще так, что остальные лошади далеко сзади… Считался всенародным кумиром. Подыгрывал кому надо на выборах и без выборов, но при этом из штанов не выпрыгивал. Создавал репутацию неотразимого донжуана, хотя в силу примитивности не понимал, что секрет Дон Жуана не в том, что он всех качественно трахал, а в том, что он всех любил.
Вроде все правильно, и все мимо. Елена прошлась по редакции, погладила расставленные Олечкой кактусы на подоконнике, налила себе кофе… перевернула лист перекидного календаря на столе, задержала его на секунду в руках и подскочила. Вот оно! То, почему она не могла бы влюбиться в него. И он это знает про себя и потому так суетится и спешит! Патронов – однодневка! И его основные жизненные усилия сосредоточены на том, чтобы спрятать собственную внутреннюю пустоту и от окружающих, и от себя…
И все сразу разложилось. Отлично, она сделает текст именно с этого ракурса. И, поскольку Патронов значительно глупей ее, то не поймет, в чем наколка, а будет искренне благодарен. И его окружение никогда не объяснит ему, за кого она его держит. Вспомнила афоризм: «Выход всегда бывает там, где был вход…» Ведь прежде чем войти в отношения с ним, тоже долго ломала голову над тем, что ей мешает. И, если бы Патронов не был так известен, поняла бы это быстрее.
