Когда мы затусовались, все удивлялись, чт у меня может быть общего с пустым Веней? Но общего у нас были: несколько лет жизни в интернатах при полных и вполне респектабельных семьях, вкус к светской жизни и безумная любовь к американским автомобилям. В интернатах мы, естественно, были в разных и в разное время… Но одинаково не простили этого родителям. Светскую жизнь понимали по-разному и занимали в ней разные ниши, но органично сочетались в ее рельефах. Американские автомобили любили одинаково… до умопомрачения. Мне никогда не надоедало слушать Венины описания очередного коллекционного медлительного монстра, смотреть на него по видику или на фотках, обсуждать его дизайн и биографию.
В Венином гараже стоял невероятный розовый «олдсмобиль», первым владельцем которого по документам являлся Элвис Пресли. И я с напором экскурсовода, обожающего свою работу, каждый раз водила туда гостей, предлагая и помогая восхищаться агрегатом немыслимой величины и элегантности. Открывала дверцы, уговаривала посидеть за рулем на желтых кожаных диванах, осмотреть нос и хвост… словно была конструкторшей, владелицей данной машины или хотя бы фанаткой Элвиса.
Кроме «олдсмобиля», в Венином «личном автопарке» было два автомобиля марки «шевроле-каприз». Белый, летящий, с полицейским отбойником спереди и постмодернистской антенной-птицей сзади и коричневый неуклюжий универсал. Оба они были величественны, неповоротливы, нереально просторны и комфортны внутри.
Поскольку наше знакомство началось со строенья глазок, то первые дни Веня приезжал, чередуя автомобили и костюмы, модулируя голосом, рассказывая про скорый отъезд в Чечню на защиту родины, вспоминая про героические подвиги в молодости, показывая настоящий пистолет и рацию, разворачиваясь в час пик через две сплошные линии, цитируя, аффектируя и симулируя… как немолодой психолог, я терпимо относилась и к этому; и к тому, что все костюмы у него были светлого или горчичного цвета, как у кавказского торговца овощами; что на светские мероприятия он горделиво припирался в кожаных штанах и жилетке… Правда, говорят, пару лет тому назад мог вообще напялить в люди ковбойскую шляпу.
Я всегда испытывала смешанные чувства к людям в шляпах. Когда в шляпах ходили полуцирковые персонажи вроде Лидии Ивановой, Натальи Дуровой и Натальи Нестеровой, это было нормально… «Здравствуй, Бим! Здравствуй, Бом!..» – и глаз ищет и находит рядом слона или ученую обезьянку… но вот когда пришлось участвовать в умной телепрограмме вместе с Михаилом Боярским, я себя ощущала как в компьютерной игре, давшей сбой… Сидит пожилой дяденька, что-то говорит, как-то ему надо отвечать. А как ему отвечать, если он последние тридцать лет в этой шляпе? Если он не заметил, что их прошло ровно тридцать?
Но я бы простила и ковбойскую шляпу, если бы однажды по телефону Веня не сообщил мне, что пишет пьесу вместе с малоизвестным театральным режиссером. Пьесой, в его понимании, естественно, был пошловатый капустник на тему конкурса красоты «Мисс открытие Америки». Но как известно, отвращение писателя к графоману необратимо, как отвращение врача к знахарю или психолога к экстрасенсу. Первый изумленно говорит: «Но ведь этому надо долго учиться!» Второй обиженно отвечает: «Это тебе надо учиться, а я с этим родился!»
Видимо, со слов «я пишу пьесу» и начался мой внутренний облом про Веню. То есть, чувствуя всю его несостоятельность в области заявленной борьбы с наркомафией, успешного бизнеса, мужественного прошлого, красивого настоящего и перспективного будущего, я не могла привести для себя более мощных аргументов его личностного ничтожества, чем графомания. Конечно, можно было прицепиться к тому, что у него долго и мучительно умирала мать, а он по-свински разговаривал с ней по телефону. Но, как психолог, я не могла этого сделать. Судя по Вениным рассказам, да и по самому Вене, такие отношения мать выстроила сама.
Конечно, можно было прицепиться к свинскому отношению к дочери, о которой он заботился на публику, но быть отцом не умел и не силился, успокоившись, после того как подложил этот юный цветок под одного из своих климактерических приятелей: более ответственного мужика и более успешного бизнесмена. Но, как психолог, я видела, что родители не дали ему понять, что такое семья и отношения взрослых с детьми. Вене не приходило в голову, что роль двадцатилетней содержанки сорокалетнего дяденьки обычно выполняют девочки из бедных семей. Его устраивало, что деньги, силы и эмоции, сэкономленные на красавице дочери, он мог потратить на какую-нибудь из своих двадцатилетних содержанок, поскольку не верил, что кому-то может быть интересен бесплатно.
Конечно, можно было прицепиться к тому, что у Вени нет друзей, потому что он не умеет быть другом, точно так же, как не умеет быть сыном и отцом, а клубящиеся вокруг него приятели относятся к нему с легким презрением, что не мешает вместе проводить организованный Веней досуг. Но… я прицепилась к диагнозу: «Веня пишет пьесу».
Итак, сразу после знакомства я попросила Веню выступить в моем клубе. А еще попросила взять с собой на задание: пообещала загримироваться и надеть парик, спрятаться, наблюдать и описать это в бессмертном тексте. Вене сначала льстила эта идея, он пыхтел, раздувался… объяснял, что это просто трудная и грязная работа, что я буду разочарована, потому что они, простые российские герои, в момент облав не стесняются в средствах и выражениях… дальше шли многочасовые рассказы про то, как брали одного, второго, третьего… как бесподобен был в этих мизансценах сам Веня, сколько раз ему отбивали печень, почки, яйца, откусывали ухо, засовывали нож под ребро, пробивали голову, ломали пальцы и выбивали зубы… Одним словом, когда приглашение «на дело» состоялось – правда, не к нему, а к знакомому менту, – Веня уже был так скучен и прозрачен для всей компании в качестве «борца со злом», что я опекающе улыбнулась и придумала отказ, который Веню вполне удовлетворил.
Что же держало меня в этих отношениях, если я ощущала Веню несостоявшимся по всем статьям? Он был обаятельным. Он грамотно вписался в нишу опекающего мужчины, к которой я была приучена двумя браками. Он непонятно чем напоминал моего трудного брата. Да бог знает почему… Подходил к образу жизни, и все тут.
Выступать в клуб перед женщинами, «вмешивающимися в политику», Веня явился как полный мудак. Узбекского халата не было, но были огромные пляжные темные очки и светлый костюм глубокой зимой. Он начал с невероятной засекреченности, представился Иваном Ивановичем Ивановым, а я – бойко подыграла. Дико волнуясь, Веня монотонно начал рассказ, оставшийся у меня в отредактированном виде:
– Все, что я могу сказать, – это частные размышления частного лица, которые никак не соответствуют официальной позиции. Они не отражают официального мнения того департамента, которому я служу. Для того чтобы разговаривать о наркотиках, надо понять, какими они бывают. Одни из самых массовых наркотиков, которые процветали в советское время, а сейчас несколько теряют актуальность, это наркотики, добываемые путем несложной переработки дикой индийской конопли, именуемой в простонародье анашой. Конопля обладает некими наркотическими действиями, растет повсюду, в южных краях выращивается специально ради пеньки, веревок, но в ней слишком мал содержание наркотических веществ, и она на языке противоположной стороны называется «беспонтовая».
