– Надеюсь, ты не забыла, что у нас сегодня?
– С тобой забудешь…
– Ужин на шесть человек.
– Я не присутствую.
– Но кормить тебя все равно надо.
– Не уверена. Мне бы в себя прийти.
– Вот слушай: винегрет с креветками, салями, три сыра, паштет с грибами, лосось в вине, бастурма, рыбка в герметике и пару овощных салатиков сделаем. На закусь нормально?
– Ты чего, больная, что ли? У нас тут что, свадьба или поминки?
– И то и другое. Не бойся, все уже готовое в упаковке, только зелень и овощи нарезать.
– Деньги девать некуда?
– Ты достала меня совковым минимализмом! На горячее свинина на вертеле с картошкой и спаржей.
– На чем?
– На вертеле.
– Слушай, ты мне с похмелья такое травишь! Где ты возьмешь вертел, ты здесь костер разводить будешь?
– Ах да, все время забываю, что я в джунглях. Значит, не на вертеле, а на сковороде. На третье… Вот пакет десертов и мороженое. Главное, не забыть про мороженое. Потрясающее французское мороженое: если в него накрошить киви и вишен – это будет смертельно. В комнате орхидеи для сервировки.
– Да у меня и посуды под такую жратву нет. У меня в жизни был один столовый сервиз, на свадьбу подарили. От него остались два соусника и бочонок невнятного назначения, остальное кокнули. И рюмки все разные, у меня раньше была привычка красть из баров рюмки. Что ты тут Версаль на болотах устраиваешь? – Я понимала, что, как всякая эмигрантка, она будет показывать, как живет цивилизованный мир, при том, что сама в Америке ест хот-доги из киосков и в хате у нее полный бардак.
– Посуду могла бы и нажить к своему возрасту. Вот у моей мамы… Слушай, зайди к дебилке-гримерше, у нее точно есть посуда, не позорящая эту жратву.
– Нет сил.
– Позвони, я сама зайду.
Я набрала телефонный номер.
– Ась, привет, – промямлила я из последних сил, – тут моя гостья тусовку устраивает, у тебя вроде был сервиз приличный, дай поносить.
– Смотри, чтоб не разбили ничего, я его на работе по случаю взяла. Кружковой на передаче спонсоры подарили, ну, Кружковой, которая «Золотое обозрение» ведет. Она заходит в гримерку и говорит: «Девки, кто за сто долларов это говно купит, а то у меня дома шаром покати, а семью кормить надо!» Я и взяла, он в магазине долларов двести. Заходи.
– Неужели у ведущей телевидения нет денег? – удивилась я.
– Ой, ну ты прям с печки упала. У нас щас все телевидение бандитское, если ты не их человек, получаешь как уборщица, будь хоть триста раз известная. Заходи, я его с полок сниму.
– У меня нет сил, я перепила, к тебе Дин зайдет.
– Гермафродитка?
– Я тебя умоляю.
– Я – чего? Я – ничего. Я только ей телефон врача напишу, чтоб борода не росла.
– Ась, я тебя умоляю.
– Поняла.
– Ты ее так долго умоляла дать посуду? – подозрительно спросила Дин.
– Она ею очень дорожит. Иди, квартира напротив.
Дин фыркнула и ушла, поигрывая кистями на халате.
Я с ужасом представила, как придется раздвигать стол, стелить скатерть негнущимися пальцами, протирать рюмки, доставать салатницы, потом все это мыть… Как учила бабушка: «Чтобы иметь хорошую семью, ты должна выучить: первым моется хрусталь, потом стекло, потом фарфор, потом фаянс, потом приборы, и только после этого кастрюли и сковородки!» Каким смешным казалось это теперь, учитывая, что после ее смерти дед, как будто только начал жить, женился пять раз. Как это сказала Дин? «Орхидеи для сервировки»! Совсем рехнулась. Расплевавшиеся одноклассники делят деньги под дикими орхидеями…
Ныли все мышцы, а в голове ухало, как в пустом колодце. Сматываться из дому не было сил, сил на шпионскую роль в соседней комнате – тем более. Я ощутила себя в тоннеле с едущей навстречу электричкой.
– Осторожно, осторожно неси, – заверещала Аська в дверях, и они с Дин втащили груженую сумищу.
– Ась, ты вечером работаешь? – спросила я.
– Да.
– Дай ключики, а то у Дин гости, а у меня свидание, – соврала я.
– Ради бога. Валерка в командировку, сама по мужикам, – хихикнула Аська. – Давай, давай, сколько нам осталось-то?
– Я пойду за остальным, – пробурчала Дин и вышла.
– Ну, Ир, твоя подружка – бульдозер. Все у меня за здорово живешь выгребла. Обещала косметики подарить.
– Подарит.
– Ты с ней ухо востро держи, по-моему, она того… С приветом.
– В Америке живет. Без комплексов.
– Нет, – сказала Аська, прислушиваясь к чему-то в самой себе, – она хуже. Я прям словами не могу сказать. Мне от нее спрятаться хочется. Поняла?
– Нет.
– И я не поняла… Короче, ключ оставлю под ковриком, потрахайся там за всех нас. – И Аська вышла, бойко крутя попкой в вульгарнейших шортах.
– Давай пылесосить, – сказала Дин, явившись с последней партией посуды, включающей в себя вазы, поднос и подсвечники.
– Пылесос сломан. Перебьются.
– Ты живешь в антисанитарных условиях.
– Пыль придает квартире интеллигентность…
– У моей одной подружки дорогой японский пылесос, его включаешь на час в центре комнаты, и он со всего тянет пыль, как турбина, кондиционирует и увлажняет.
– Господи, как же я себя плохо чувствую, – простонала я. От рассказа о пылесосе меня затошнило в буквальном смысле, я представила, как он засасывает содержимое моего дома, а потом кондиционирует и увлажняет пустую коробку. Я положила руки на стол, а голову на руки.
– Бедная, – сказала Дин, поставила вазу на стол, села рядом и погладила меня по волосам: – У тебя потрясающие волосы…
– И самочувствие такое же… – проныла я.
– Давай я тебе сделаю массаж, – сказала Дин скороговоркой и, не дождавшись ответа, начала мять и ласкать то, что считалось шеей, переходящей в голову и ощущалось как наказание. Я почувствовала облегчение, смешанное с грехопадением; первый раз в жизни меня касались эротически окрашенные руки женщины, и я не поняла, как к этому относиться. А главное, я почувствовала, что это уже было, было когда-то… Что я уже однажды сидела в такой позе, а эти руки точно так же возились с моей холкой… Как будто я второй раз смотрю фильм.
– Тебе нравятся мои волосы? – зачем-то спросила я.
– Ага.
– А все остальное? – У меня было ощущение, что я загоняю ее в угол, в котором она вынуждена будет во всем признаться. Но в чем?
– Все остальное тоже. Мне бы хотелось тебя порисовать… Я ведь рисую, – как-то оправдываясь, сказала Дин.
