Прочитав Ольгины мысли, Наташа тревожно сказала:
– Олюсик, малыш, посмотри, Инга опять лезет к нему. А главное, опять пьет! Я не понимаю, как человек может пить два дня подряд, не переставая. Я бы умерла на ее месте! Это добром не кончится!
Местные мужчины в черных костюмах расслабленно сидели за отдельными столами, не смешиваясь с фестивальцами. Было видно, как им хочется активнее участвовать в общем празднике, но они не знают, как вписаться. И наблюдают за русскими женщинами, но пока не представляют, как начать знакомиться.
Подошла Лиза, зашептала в ухо пьяным голосом:
– Оля, это беспредел! Дашка рыдает в номере, что она платила за «Хрустальные слезы», а Васька будет трахать не ее, а Наташку. Ты ведь согласна, что это нечестно?!
– А почему она за них платила? – Ольга поняла, что Лиза выпила столько, что сейчас проболтается.
– Ну как почему? Министерство культуры отказалось, сказало, что Васька Картонов шут гороховый, что они закажут призы серьезному скульптору. А Дашке хотелось показать, что Васька у нее в кармане сидит и оттуда членом помахивает! А ей за такое никаких денег не жалко! А где это можно сделать, кроме «Чистой воды», чтоб сестра увидела?
– Лиз, если Картонова сегодня кто и возбуждает, то только Бабушкин и Борюсик, которым он садится на хвост, чтобы завтра покрутиться в Риме по полезным людям, – предупредила Ольга.
– А может, Дашку отправить с ними? Иначе она выпьет из меня остаток крови! Я меж двух сестер, как меж двух огней.
– Так иди и скажи ей, чтоб вытерла сопли и пристроилась к экипажу. Васька ведь ни слова по-английски, пусть Дашка изображает его продюсера… – Ольга знала, что Картонову очень нравится, когда поклонники начинают заниматься его делами.
А еще подумала, что в Наташе, даже если бы она очень захотела затащить его в постель, не было Дашиного драйва, ее экспансии и остервенелого желания немедленно получить все, что может получить человек ее социальных параметров. Наташа была простая и понятная, как сковородка.
А Даша читалась не сразу. Мир для нее, как и для сестры, выглядел серией товаров и услуг, которые она могла либо оплатить, либо потребовать. Но процесс потребления производился с такой остервенелостью, что на первый взгляд казалось, что за ним стоит какая-то серьезная цель, в то время как целью был он сам. Василий Картонов никогда не видел подобных персонажей в своем деревенском детстве и был из тех, кого завораживает непонятное.
Он машинально искал Дашу глазами, весело прикидывая, как завтра поедет обвораживать заказчиков с певцом из Ла Скала и великим режиссером Бабушкиным, фамилию которого только что услышал. Как будет лепить комплименты по шпаргалке, написанной Ольгой на салфетке, и втюхает папе римскому свой альбом.
Ольге он казался деревенским подростком, попавшим на городскую свадьбу. Хотя она знала, что именно таким способом Картонов уже прошарашил все параллели и меридианы, создав толпы королей и президентов из материала заказчика.
И, не выучив ни одного иностранного слова, был настоящим гражданином мира, потому что, приезжая в любую точку планеты, систематизировал ее, как родную деревню, а не усложнял и не романтизировал, как Ольга.
Даже она при всей своей непьющести сейчас отхлебывала шампанское из бокала. А вот у Картонова в бокале была спонсорская вода «Свежачок». Потому что все были на отдыхе, а он – на охоте. Впрочем, не только он. «Свежачок» был еще в бокале у Веты, томно взирающей на носатого хозяина гостиницы.
Массимо пел под закуски, под ризотто, под макароны с перцем, под тушеное мясо и жареную рыбу, под торт и фрукты… Если бы Ольга выпила что-то сверх бокала шампанского, она, наверное, стала бы клеткой организма этой вокальной оргии. Но она была трезва и ощущала это как тяжелую работу.
– Все идем в холл, к роялю! – скомандовал Бабушкин, словно был на съемочной площадке и нанял население ресторана артистами и статистами. – Я буду играть на рояле! А Массимо будет петь! Это наш подарок к открытию фестиваля!
Рояль был сердцем первого этажа. Его обрамляли диваны, пальмы в кадках и барные столики. Толпа устремилась за Массимо и довольно пьяным Бабушкиным. Наташа, Инга и Олеся заняли ключевые позиции, опершись на рояль. Две последние сделали это в угрожающей позе, словно кто-то посягал на Бабушкина и Массимо или на их расставленные на рояле стаканы с вискарем.
Вторым кругом на стульях расположились более умеренные фестивальцы. На диванах расселись немногочисленные итальянские пары в вечернем, живущие в гостинице, не понимающие по-русски и искренне считающие Бабушкина и Массимо нанятыми аниматорами. Мужчины в черных костюмах присели в баре, заказав легкие коктейли.
Бабушкин пружинисто заиграл Гершвина. Длинный пластичный Массимо, отдыхая глоткой, радостно пританцовывал в такт и щелкал пальцами. Инга бросилась в центр зала и начала плясать, стуча по мрамору шпильками белых сапог. После первого танца она попыталась повиснуть на Массимо. Итальянец страшно испугался и побежал от нее вокруг рояля с по-детски незащищенным выражением лица. Он совершенно не понимал, как вести себя в подобной ситуации.
Тогда Инга спланировала на музицирующего Бабушкина и попыталась сесть ему на колени, что было не самой простой задачей с точки зрения геометрии. Бабушкин ретиво сопротивлялся, не отнимая рук от клавиш, а Инга, впавшая в полный экстаз, впилась в губами в его рыжие кудри со стоном:
– Заяц, любимый! Как хорошо! Целуй меня, целуй!
Роль «любимого зайца» совершенно не прельстила Бабушкина и придала ему сил для стряхивания Инги без отрыва от Гершвина.
– Успокойте уже кто-нибудь этого кота в сапогах! – взмолился он. – Я не могу играть одной рукой! Гершвин написал для двух рук!
– Ингусик, малыш, – потащила подругу Наташа, понимающая, что дружба – дело круглосуточное. – Ингусик, иди сюда, мне надо тебе кое-что сказать!
– Не ври! Тебе нечего мне сказать! – заорала Инга на Наташу. – Ты хочешь своим нытьем испортить мне праздник!
Тут, как назло, появился не менее пьяный Борюсик в белом костюме. Он неведомым образом мгновенно вычислил основных игроков, хотя был новым человеком на фестивале. Сначала облапал Олесю, а потом дернул за юбку Ингу.
Олеся была ураганной бабой. Если бы данное облапывание ей не понравилось, она, в какой-то период жизни командовавшая парой заводов, вполне могла взять с пола вазу с розами и хряпнуть Борюсика по темечку. А потом прислать пару дорогих адвокатов, доказывающих сексуальные домогательства безвременно усопшего.
Если бы облапывание понравилось, Олеся могла той же железной рукой взять героя за штаны, дотащить до номера и употребить по прямому назначению, ничуть не интересуясь, шли так далеко его планы или нет.
Была же история, когда на презентации партийной программы одной уважаемой партии Олеся приглядела смазливого идеолога и, не заморачиваясь, занялась с ним сексом в отдельном зале, заваленном партийными программами, прямо на партийных знаменах.
