На одной стояла огромная каменная ваза. С торчащими кактусами. А ниже висела табличка: «Dott. F. Таte. Mediko psiсhiatrа». Видимо, многие сходили здесь с ума от красоты Таормины… Лучше бы она тоже сошла с ума и брела бы сейчас к морю за руку с Ромео.
Ольга горько усмехнулась и пошла в автомобиль к Никколо. Навстречу брели увешанные пакетами Наташа и Вета. Дурные и вялые от жары. Обтерлись влажными салфетками и дружно заорали:
– А где твои пакеты? Ты что, ничего не купила?
– Не успела… – ответила Ольга.
– Что ж ты там делала все это время? – изумилась Вета.
– Смотрела!
– Олюсик, малыш, а что там смотреть? – развела полными руками Наташа. – Мы так жалели, что ты ушла от нас! Мы так славно посидели в ресторанчике! Заказали рыбу-меч и цветы тыквы во фритюре! Это было божественно! Официант рассказал анекдот: сколько сицилийцев могут вкрутить лампочку? Трое! Два закручивают, а третий посыпает тертым пармезаном! Правда, смешно?
– Я слышала другую версию, – мрачно вспомнила Ольга. – Три потому, что один вкручивает, а другие двое убирают свидетелей!
Дорога крутилась за окном, как видеопленка, мотаемая в обратную сторону. Никколо начал насвистывать.
– Успеем к половине седьмого? – спросила Ольга и для убедительности постучала по корпусу часиков.
– Нет проблем, синьора! – улыбнулся он, сверкая зубами. – Никколо – лучший водитель в Калабрии!
То ли так плохо посчитали время дороги туда, то ли машины после рабочего дня запрудили шоссе, но двигались по-черепашьи. Наташа с Ветой устали, и это спасло Ольгу от их идиотского щебетания.
Хотелось закрыть глаза и ни о чем не думать и даже не погонять Никколо, который в случае свободного куска дороги и так летел на ста пятидесяти.
Ольга подумала, как бы реагировали на выбор между понравившимся итальянцем и закрытием фестиваля ее соседки. Наташа, конечно бы, затянула песню о необходимой духовной близости. Словно изнемогала от духовности.
Вета бы бегом обнюхала его на наличие обручального кольца. Кстати, кажется, кольца не было. Другой вопрос, что массажист вряд ли вообще носит кольцо.
Дело было не столько в том, что это был «ее мужчина» по пластике, энергетике, запаху. А в том, как Ольгу стегнуло осознание добровольных наручников. И было неясно, что делать с этим пониманием, когда уже нет достаточного времени и сил кардинально меняться.
А может, не времени и сил, а смелости. И вроде бы на повестке дня совсем другие надобности: поднять на другой уровень работу фонда, приготовить мужа к тому, что идти на пенсию – не признак старости, а признак цивилизованной зрелости; разобраться с ипотекой дочери и учебой сына, пасти пожилых родителей.
То есть все пункты, кроме одного – про нее саму. Потому что сама она долгие годы ложится под ноги всему этому даже не мостом, а ковром. Она ведь сильная, умная, все понимает, всех любит. Поэтому она как-нибудь потом…
А потом резко закончится и жизнь. И все замрут на кладбищах, как на пионерской линейке. Отличники и двоечники, паиньки и хулиганы вперемешку.
И что делать? Добирать запрещенное, как пьяные рублевские? Но ей так неинтересно. А как? Непонятно как… В юности ее потрясло классическое: «Что делать, если мужу категорически не нравятся мои духи? – Немедленно меняйте! Не духи, а мужа, разумеется!» Но Ольгу так не воспитывали. Ее воспитывали «менять духи».
Навалилась такая тоска, что она перестала торопить Никколо. В конце концов, что случится от того, что они опоздают или вообще не приедут на закрытие? Ну всунет «Хрустальные слезы» Картонова, оплаканные и оплаченные Дашей, вместо нее Печорина или Шиковский. Дина с Лизой обидятся? И что? Что с того?
Фестиваль – их бизнес. Она их бессребреный помощник. Интеллигент, которого берут в банду, чтобы посылать на переговоры. И ее поездки по таким и другим фестивалям и конференциям в конечном счете придают мероприятиям оттенок добропорядочности, но ничего не дают человечеству.
Ее статус упирается в возможность осуществления контакта подобных фестивалей с международными экологическими организациями. И эти контакты на самом деле по фигу и тем и другим! Чистый протокол.
Она не медийное лицо. А медийные лица, которые сюда ездят, – новая российская номенклатура со своими иерархиями. Но их совершенно невозможно загнать в «зеленую» сторону.
Им безразлично, что рекламировать: шоколад, аэрофлот, прокладки или чистую планету. Их волнует только сумма в ведомости прописью. А чистая планета всегда беднее шоколада, аэрофлота и прокладок.
– Когда мы вернемся, я сделаю в своем доме вечеринку. Можно сказать, суаре! И велю повару сделать тунца с соусом чиполлата и фрикадельки из баклажан! – сказала Наташа с выражением лица, с которым молоденькие девушки говорят: «Я приглашу его, зажгу свечи и надену прозрачное платье!»
Только в роли «его» были тунец с баклажановыми фрикадельками.
– А мне понравилось, что они нигде не курят! И что они все время орут, машут руками, но никогда не дерутся! И что не пьют, как наши! И тостов пошлых не говорят! Типа «за прекрасных дам»! Только «чин-чин»! – вздохнула Вета, понимая, что очередной неудачный сезон охоты подходит к концу. – Только противно, что они все в обручальных кольцах!
– О! Чин-чин! – обрадовался Никколо тому, что понял хоть одно слово и может поучаствовать в беседе; итальянцу же трудно столько времени молчать.
Солнце светило только над Сицилией, потверждая местный метеорологический феномен. А на побережье было пасмурно и накрапывал дождь. Деревья и цветы расправились, а дома потемнели и съежились.
– Оль, ты не переживай, что опоздаем! Наврем че-нибудь! Этот Никколо такой же наперсточник, как все они! Они же все врут! Это у них в крови! – предположила Вета, намекая на Медичи, коварно носящего кольцо на левой руке.
– Я просто устала и перегрелась, – соврала Ольга.
Когда влетели в холл гостиницы, там было пусто. Часы показывали восемь. Со скоростью солдата, собирающегося по тревоге, Ольга натянула через голову вечернее платье, брызнулась духами, впрыгнула в выходные туфли. И без всякой надежды схватила папку с докладом о чистоте мировой воды.
В холле предбанника стояли журналисты, телеоператоры и фотографы. Наши вперемешку с итальянскими.
– Еще не начали? – оторопела она.
– Ждем-с… – ехидно улыбнулся один из журналистов, а второй подмигнул.
Мимо пролетела бледная Дина, громко кричащая в мобильный телефон:
– Скажите ему, что я не могу столько времени держать людей в зале! Это невозможно! Здесь элита российского кино! Так не принято вести себя на международных фестивалях!
Ольга попробовала привлечь к себе внимание, но Дина отмахнулась и побежала дальше. Расфуфыренная «элита кино» сидела в зале.
В первом ряду – иконостас: народный артист Шиковский с бабочкой под горлом, народный кинокритик Сулейманов с Золотой Рыбкой, Ашот Квирикян с Куколкой, Руслан Адамов в толстовке, Андрей Николаев с бутылкой, Василий Картонов с Дашей, богиня застывшей красоты Печорина с изумрудами на шее, поникший Бабушкин с Массимо…
