– Елена, ты замужем?
– Сейчас нет. У меня есть три мужчины, которые взаимно дополняют друг друга: один – в Амстердаме, другой – в Кельне, третий – в Париже. Конечно, хотелось бы собрать их лучшие качества в одном. Но я считаю, что лучше быть счастливой с тремя, чем несчастной с одним. Мой старший сын – режиссер. Отец моих детей – философ, замечательный парень, но семейная жизнь с ним не отвечает моим требованиям, мы иногда встречаемся в ночном клубе и часами болтаем.
Засыпаем под накрапывающий дождь, а утром просыпаемся в воде. Кошмы, одеяла, спальники – все мокрое.
Одежда плавает в рюкзаках и сумках, а обувь и вещи, оставленные на полу, плавают в центре палатки. Мы вычерпываем воду стаканами, выплескивая ее наружу.
Какое счастье, что монголы спят прямо на земле, а не на деревьях, иначе они объяснили бы нам, что знакомство с горными ливнями входит в экскурсионную программу. Тяпнув для согрева алкогольной сыворотки, они кричат, что надо собираться и ехать на турбазу. В живописнейшем виде мы забираемся в автобус: на Мише – шапочка от солнца, пуховик и шорты; я и Лена напялили на себя от холода половину имеющихся туалетов, добившись купеческой пышности; а фричики – еще и непромокающие спасательные жилеты. Все веселятся, хотя это пир во время чумы – после ливня компания похожа на очередь в кабинет терапевта. У Елле – жестокий бронхит, Денси глушит высокую температуру антибиотиками, Науми ходит с рулоном туалетной бумаги и ежесекундно сморкает в него свой хорошенький носик, Анита – на пороге пневмонии, Лена и Миша падают от слабости, я – от ангины. Елена держится за счет медитации, а пожилые норвежцы – за счет своей бегемотьей кожи. Ричард простужен и отравлен монгольским пойлом, его беспрестанно рвет. Как только автобус трогается, Анита кричит свое традиционное:
– Подождите, я забыла сходить в туалет! – И делает это прямо у колеса автобуса. Европа! Где нам, дуракам, чай пить!
По размытым горным тропкам движемся в сторону спасения, периодически вылезая и толкая автобус, стоя по колено в холодной воде. Ясно, что опыт социальной скульптуры – вещь кровожадная.
Вот наконец турбаза, окруженная горами и лесом. В центре – стайки хорошеньких беленьких домиков и юрт, огромный стенд с надписью «Сур, сур, бас дахин сур. Ленин», что в переводе означает: «Учиться, учиться и учиться». Оставив нас под этим призывом, Энхе на час исчезает. Она возвращается переодетая в сухое, накормленная и обсудившая с подружками, сколько наворовала на нашей экскурсии, и когда я в очередной раз начинаю ее воспитывать, вяло отбивается:
– У нас в Монголии ничего быстро не делается. Я ходил договаривался. Иностранцы будут жить в беленькая домочка, русские будут жить в юрта.
– Переведите ей, – возмущается Елена. – Мы не позволим дискриминировать наших русских друзей!
– Юрта тепло, – сладко улыбается Энхе. – В юрта есть печка.
Мы выгружаем иностранцев в «беленькую домочку» – вполне милые и абсолютно холодные пластмассовые коттеджи, туалеты и ванны в которых накрест забиты досками.
– Невероятная страна, – говорит Елена. – Здесь всегда работает радио и никогда не работают туалет и душ.
Радио действительно вопит во весь размах ущелья, изводя слушателей партийными песнями и окриками. Когда с юрты снимают большой навесной замок, мы цепенеем. Стены внутри затянуты алым и синим шелком, вокруг печки стоят три антикварных дивана в резных кружевах, в комоде ждут бокалы и пиалы, пол застелен дорогим ковром, а у двери садится на корточки заторможенная подобострастная прислуга, прилагающаяся к юрте. Мы с трудом подавляем визг восторга, потому что, если не принять юрту как должное и обнаружить невинную хлестаковщину, через полчаса окажешься в «беленькой домочке».
– Ничего, ничего, – говорит Миша поставленным актерским голосом. – Энхе, где тут дров нарубить?
– Зачем дров нарубить? Монгола все сделает.
Прислуга действительно разводит огонь, застилает диваны, расставляет посуду и снова садится на корточки, созерцая нас глазами-локаторами: не изволим ли мы чего. Она не понимает ни слова по-русски или прикидывается и страшно нас комплексует. Очень хочется ее послать, но неудобно, мы наливаем ей пиалу чая, которую она созерцает как фигурку Будды, но так и не решается пригубить. Затянув всю юрту веревками, мы развешиваем мокрую одежду, фричики добавляют свою, всячески демонстрируя зависть к нашим жилищным условиям.
– Я нашел женщину, которая приехала с Украины, может быть, она что-нибудь знает о твоих детях, – сообщает Ричард.
– Украина большая.
– Планета Земля вся маленькая, а ты говоришь, что Украина большая, – отвечает Ричард и тащит меня в другой конец турбазы. По дороге Ричарда хватают все идущие навстречу дети, которых он за пару часов пребывания здесь успел обучить английским и африканским играм в мяч, владея десятью монгольскими словами. В коттедже нас встречают как дорогих гостей, вытаскивая на стол все, что есть. Молодая пианистка из Чернигова с нервным приятным лицом, ее десятилетняя издерганная дочка и очаровательная монголка, преподающая русский язык.
– Давно ли вы с Украины? Мои дети с мамой там живут на даче, и я почти месяц не имею связи с ними.
– Я здесь два года, – говорит пианистка Лиля. – Муж работает на заводе, а я преподаю музыку детям. Монгольские дети невероятно музыкальны, и мне очень интересно.
Дома на Украине у меня были большие сложности, а здесь я спокойна и совершенно счастлива, – говорит она, барабаня длинными пальцами по столу, и в глазах у нее такая тоска, что даже Ричарду понятно, как бесстыдно она врет. Когда мы идем по тропинке к столовой, она хватает меня за руку и плачет.
– Послушайте, какое счастье встретить здесь своих. Я ненавижу Монголию, но у меня нет другого выхода. Я хочу все объяснить вам, потому что мы больше никогда не увидимся. Каждое утро я надеюсь, что это последний день в моей жизни. Мне жаль мою дочь, но это сильней меня. Мне кажется, что я тяжело больна психически, я почти не сплю, я засыпаю под утро и ем большие дозы транквилизаторов. Я уехала сюда, чтоб прийти в себя, но мне стало хуже.
– Это связано с мужчиной, который остался дома?
– А что, это видно?
– Видно.
– Тогда почему мой муж не видит этого?
– Потому что тогда ему придется принимать решение, которое должны принять вы сами.
– Но у нас дочь. Посоветуйте что-нибудь, я прошу совета не потому, что я – дура, а потому, что здесь, среди этих гор, среди этой чужой жизни, у меня все сместилось, мне кажется, что я уже на том свете.
– Попробуйте честно сказать себе, в какой ситуации вы перестанете быть несчастной, и попробуйте добиться этой ситуации. И не прикрывайтесь дочерью, сейчас возле вас она живет в аду, посмотрите на нее внимательно.
– Но мой муж любит меня!
– И будет очень горевать, если однажды вы наедитесь таблеток! Если это вас утешает, то я ничем не могу вам помочь. Пойдемте, я познакомлю вас с одной голландкой, она гораздо умнее меня.
