Бродерик красноречиво показал Глою глазами на стакан воды.
— Это Гитлер? — на всякий случай спросил Отто.
— Гитлер, — равнодушно кивнул Бродерик.
— Странно, что вы допрашиваете немца под портретом Гитлера… Господин генерал, объясните, на каком основании меня подвергают пыткам? — спросил Отто. — Когда я нарушил законы вашей страны?
— Пыткам? Полковник, арестованного подвергают пыткам? — Бродерик поднял бровь.
— Ни в коем случае! — отрапортовал Глой. — Лицо у арестованного разбито после того, как он спровоцировал драку с охраной.
— Итак, Отто Шмидт, как вы познакомились с недавно погибшим пилотом Уго Ластманом? — начал допрос Бродерик, и Отто понял, что за стеной перед большими магнитофонами с большими крутящимися катушками сидят люди и фиксируют на пленке каждый его вздох.
— Господин генерал, если у вас все мои бумаги и вещи, вы могли видеть объявление, которое я дал в газету, — объяснил Отто. — Нашей фирме был нужен пилот, я попросил кандидатов заполнить анкеты. Пришло около ста анкет.
Бродерик задал Глою взглядом вопрос: «Правда?» Глой кивнул, и Бродерик с раздражением подвинул стакан на столе.
— Почему вы выбрали именно этого пилота?
— Потому, что он немец. Его родители, как и мои, западные немцы, а мы, западные немцы, умеем работать и держать слово. А почему еще я мог его выбрать? — удивился Отто. — Среди ста анкет больше не было ни одной от западного немца.
Бродерик снова задал Глою взглядом вопрос: «Правда?» — Глой кивнул, и Бродерик снова с раздражением подвинул стакан вправо.
— Там были восточные немцы… но мы, западные немцы, считаем, что они кляузники и лентяи, — заметил Отто.
— И вы даже не читали его анкету полностью?
— Может, и читал. Но когда перед вами сто анкет, они все сливаются в одну, — пожал плечами Отто. — И еще… Вы будете смеяться, но фамилию Ластман носил учитель великого Рембрандта.
Бродерик кинул недоверчивый взгляд на Отто и вопросительный на Глоя. Глой пожал плечами.
— Рембрандт — это который писал картины? — уточнил Бродерик.
— Да. Я обучался в Италии искусствоведению.
— Зачем? — прищурился Бродерик.
— У моего отца, убитого русскими, до войны была маленькая галерея… Господин генерал, почему я арестован по такой нелепой статье, как терроризм? Вы обнаружили в моих вещах пистолет? Или, может быть, бомбу?
— Мы обнаружили там радиоприемник, — многозначительно напомнил Глой.
— А вы рассчитывали обнаружить там граммофон с пластинками? — усмехнулся Отто, видя, насколько Глой перепуган визитом начальства.
Бродерик еще раз подвинул стакан в сторону края стола, выразительно глядя на Глоя.
— Как вы познакомились с Тианой Крамер?
— Случайно. Мы играли в карты в клубе в Блантайре. Ворвались повстанцы, начали палить, и я затащил ее за барную стойку.
— И что было дальше?
— Она решила, что я спас ей жизнь. Наверное, так и было. И пригласила к себе в гости в Йоханнесбург.
— С какой целью она ездила в Блантайр?
— У нее частые головные боли после какой-то аварии. И черная домработница все время отправляет ее к колдунам. Она ездила в Блантайр к колдуну.
Бродерик глазами снова задал Глою вопрос: «Правда?» — Глой снова кивнул, и стакан снова сдвинулся в сторону края.
— Я не понимаю, зачем вы, белые люди, играете в одни игры с черными дикарями? Я непременно отвезу Тиану в хорошую немецкую клинику…
— Какие отношения связывают вас с Тианой?
— Это вторжение в мою частную жизнь, — напрягся Отто.
— Вы арестованы за терроризм, это означает, что для нас не существует границ вашей частной жизни! — заорал Глой.
— Я протестую! Впрочем, мои признания не оскорбят честь этой женщины. — Отто выбрал самую доверительную интонацию. — Видите ли, господин генерал, я попал в сложную ситуацию. Похоже, эта женщина любит меня, но я не готов ни жениться, ни сказать ей об этом… В каком-то смысле арестом вы решили мои проблемы. Тиана очень больна. К тому же говорила, что ее муж перед гибелью сошел с ума.
— Она рассказывала, чем занимался ее муж?
— Насколько я понял, они вместе изучали в американском университете историю, потом он приехал в Йоханнесбург, впутался в криминал, сошел с ума, был застрелен за долги. И у нее после катастрофы не осталось больше никого, кроме двух котов и черной домработницы. А мы, немцы, очень сентиментальны… Господин генерал, я рассказал вам все. Вышлите меня в Германию, если я опасен для вашей страны, но международное право запрещает применять пытки.
— Я тебя заставлю говорить! — вдруг крикнул Глой. Бродерик от неожиданности резко двинул стакан, и тот упал на каменный пол так, что брызги стекла разлетелись по кабинету.
— Уведите, — сказал Бродерик раздраженно.
Глой дал сигнал охране, и Отто вытащили из кабинета, заперли в коридоре в наручники и кандалы и поволокли в камеру.
А Бродерик подвинул к себе ту самую папку, от которой прежде брезгливо отворачивался, и начал читать тот самый рапорт, записанный на магнитофонную пленку и дословно перенесенный на бумагу.
«Я уже рассказывала господину капитану, что этот немец все ходил к нам. И хозяйка просто влюбилась в него без памяти. Не хочу врать господину капитану, не знаю, что у них там было в Блантайре. Хозяйка говорила, что он спас ее от повстанцев, но я думаю, она просто соскучилась жить без мужчины. Как говорит моя тетка, при сильном голоде не варят суп из гусениц. Господин капитан понимает, хозяйка еще не старая женщина, ни детей, никого, одни болезни после той аварии. И я сперва порадовалась, что ей теперь не так одиноко. Но потом хозяйка стала жаловаться, что у них никаких таких отношений. Господин капитан понимает, что такое, если мужчина ведет себя, словно он ей брат. Дарит всякие подарки и всякие приятные вещи и цветы. Потом я заметила, что каждый раз, когда ему было совсем не сбежать от постели, он делал так, чтобы дать ей две таблетки снотворного. Я пересчитывала таблетки в пачке. Я всегда давала ей одну. Еще хочу сказать господину капитану, когда он поехал с хозяйкой к колдуну Вуусани — а это очень сильный колдун, он видит землю насквозь, — колдун сказал ему при хозяйке: ты — не тот, ты — оборотень, ты — другой человек, чем все думают. Вуусани не ошибается. Забыла сказать про снотворное. Хозяйка никогда не запивает снотворное из стакана, такого сроду не было. Она ненавидит пить из стакана, она пьет из чашки. Значит, точно немец бросал в стакан по две таблетки. Ему надо было ее усыпить. Не знает ли господин капитан, не полагается мне премия? Ведь я догадалась, что он никакой не жених. А что ему надо от хозяйки что-то другое! Я же запоминала каждую мелочь, как велел господин капитан…»
* * *
