– Дети! – говорила Анна Григорьевна, ласково гладя Колю
по аккуратно причесанной головке. – Кто выкрасил шерстку Мурзика?
Признайтесь, и я не буду вас наказывать! Только подумайте, как неприятно
бедному котику ходить с зеленой шерсткой!
Коля сочувственно всхлипывал и смотрел на воспитательницу
честными голубыми глазами, окончательно убеждая ее, что уж он-то совершенно
непричастен к возмутительному происшествию.
– Какой у вас добрый, чувствительный ребенок! –
говорила Анна Григорьевна Колиной маме. – Он просто физически неспособен
на плохие поступки!
– Дети! – говорила через несколько лет учительница
Валентина Михайловна. – Признавайтесь, кто разбил окно в кабинете физики?
Кто вылил соляную кислоту в горшок с редким кактусом? Кто нарисовал усы на
портрете Екатерины Великой в кабинете истории? Кто потушил сигарету о наглядное
пособие? Дети, имейте смелость открыто признаваться в своих проступках!
Коля Гранатов смотрел на нее так искренне, так
проникновенно, с таким глубоким сочувствием, что всегда оставался вне всяких
подозрений.
Когда весь Колин класс, за исключением закоренелого
двоечника и хулигана Слепнева по кличке Слепень, был дружно зачислен в
комсомол, ни у кого не возникло сомнений в том, кто должен стать комсоргом:
честное лицо, искренний взгляд голубых глаз и активная жизненная позиция Коли
Гранатова склонили всех в его пользу.
Позже, когда большие люди решали вопросы о его новых
назначениях, им было достаточно взглянуть в его прозрачные искренние глаза,
чтобы увериться в надежности и преданности Николая, в том, что на него можно
положиться, ему можно доверить самую серьезную, самую ответственную работу.
Самое главное – каждый новый начальник ни минуты не сомневался, что Николай
будет предан только ему. Лично ему, и никому другому.
И он уверенно двигался от назначения к назначению, медленно,
но неуклонно поднимаясь по карьерной лестнице. Каждый следующий кабинет
становился все просторнее, каждая следующая секретарша – все сообразительнее и
привлекательнее, каждое новое поле деятельности – все перспективнее.
Соответственно, вместе с карьерным ростом увеличивалась его квартира,
улучшалась марка служебной машины, возрастали и прочие сопутствующие блага.
Правда, Николай Альбертович предпочитал трудиться на ниве не
слишком конкретных свершений. Он держался ближе к идеологии, отлично понимая,
что ответственность здесь несколько меньше, а пирогов и пышек перепадает даже
больше, чем в любой другой области. Кроме того, именно здесь особенно полезным
был его врожденный талант – умение делать вид.
Ведь если тебе поручено запустить в строй новый завод, или
новый самолет, или современную телефонную станцию – делай вид или не делай, а
конечный продукт рано или поздно придется предъявить. В идеологической же
области все результаты настолько неуловимы, настолько неконкретны, что умело
сделанный вид вполне может сойти за блестяще проделанную работу.
Со временем замечательные способности Николая Альбертовича
были оценены по достоинству, и его перевели в Москву.
«В Москву! В Москву!» – с глубоким чувством восклицали
чеховские три сестры.
«В Москву! В Москву!» – с не меньшим чувством восклицали все
советские чиновники, и Николай Альбертович ничуть от них не отличался.
Перебравшись в столицу, он решил, что начинается самый главный этап его
карьеры…
И тут-то грянула перестройка.
В первый момент Николай Альбертович Гранатов испугался. Он,
да и многие другие, подумал, что такие люди, как он, больше не нужны, что
умение делать вид более не востребовано. Но прошло некоторое время, и Николай
Альбертович понял, что ничего не изменилось. Или почти ничего. Позвонив по
нескольким старым телефонам, он застал на прежних местах своих хороших знакомых
советских времен. Их посты теперь назывались по-другому, но кабинеты они
занимали те же самые, а возможностями обладали даже большими, чем прежде. И
Гранатов быстро сориентировался в новой ситуации.
Он понял, что новые люди – бизнесмены, миллионеры, олигархи
– конечно, ведут широкую, яркую жизнь, покупают дворцы и яхты, произведения
искусства и красивых женщин, но подлинная власть как была, так и осталась в
руках чиновников, начальников, обитателей просторных московских кабинетов. Они
не так заметны, как миллионеры или деятели шоу-бизнеса, но это даже лучше. В их
власти разрешить или не разрешить многомиллионную сделку, утвердить или не
утвердить огромный контракт, а значит – миллионеры должны с ними делиться, должны
платить чиновникам за право на жизнь, за право на воздух, за право на свои
миллионы.
Гранатов хорошо усвоил новые правила игры и начал стричь
купоны, пользуясь выгодами своего московского кабинета.
Но он не понял или понял слишком поздно, что в новой
ситуации недостаточно только делать вид. Если чиновник взял деньги, он должен
их отработать.
Брать деньги Гранатов умел очень хорошо.
Он выработал на этот случай особое выражение лица,
брезгливое и несколько высокомерное. То есть он брал деньги с таким видом, как
будто делал дающему одолжение. Можно даже сказать – благодеяние. После этого
деньги следовало отработать, а именно – грамотно разделить сумму, то есть
отстегнуть значительную часть вышестоящему чиновнику. И тогда все вопросы будут
благополучно решены.
Но однажды случилось страшное.
Николай Альбертович взял деньги у солидной московской
компании. За эти деньги он должен был сделать так, чтобы эта компания получила
большой государственный заказ.
Он взял деньги у представителя компании, придав своему лицу
соответствующее случаю высокомерное выражение, и очень скоро встретился с
вышестоящим товарищем, чтобы передать тому причитающуюся часть денег.
И здесь его ожидал неприятный сюрприз.
Вышестоящий товарищ не взял у него денег.
Этому могло быть только два объяснения: либо тот боялся
брать деньги, зная о каких-то новых строгостях, либо он не мог их взять, потому
что уже взял у другой фирмы, у конкурентов.
И второй вариант был куда более вероятным. И куда более
огорчительным. Потому что строгости можно переждать, а вот конкуренты – это
навсегда.
Придав своему лицу высокомерное и недовольное выражение, что
он умел делать нисколько не хуже Гранатова, вышестоящий товарищ процедил:
– Не могу! И не проси, Коля! Рад бы тебе помочь, но – не
могу! Не все, понимаешь, в моих силах!
– Скромничаете, Иван Артурович! – Гранатов угодливо
заглядывал в глаза начальника. – Уж в ваших-то силах абсолютно все!
Захотите – солнце остановите!
– Солнце – может быть, – усмехнулся тот, – а в
этом случае – ничего не могу!
«Взял, мерзавец! – подумал Гранатов, холодея. –
Взял уже деньги у конкурентов!»
Его положение было незавидным.
Поскольку положительно решить вопрос не удалось, следовало
как можно скорее вернуть деньги. А сделать он этого никак не мог, поскольку
денег уже не было.
