Впрочем, сам художник не слишком переживал из-за своей раны
и из-за сгоревшего дома. Он прижимал к себе спасенного Катей хомяка и ласково
приговаривал:
– Вася, Васенька…
– Слушай, – не выдержала наконец Ирина, –
никуда твой хомяк не денется! Может, объяснишь нам, что здесь произошло? Кто
этот человек, который тебя чуть не убил, и что тебя с ним связывает?
Художник опасливо покосился на Ирину и замолчал, как воды в
рот набрав.
– Здорово! – раздраженно проговорила Ирина. –
Мы тебя, между прочим, спасли, вытащили из горящего дома, а ты нам не
доверяешь?
Художник пробормотал что-то невразумительное.
– Мы не только тебя спасли, между прочим, –
продолжала Ирина, – но и твоего обожаемого хомяка! Катя ради него своей
жизнью рисковала! Но раз уж ты не хочешь говорить, черт с тобой! – и она
демонстративно отвернулась от спасенного.
– Ладно, – проговорил тот после короткой
паузы, – за Васю я вам очень благодарен… только пожалуйста никому ничего
не рассказывайте, а то он меня убьет…
– Да он тебя уже чуть не убил!
– Меня зовут Борис, – начал художник свой
рассказ, – Борис Крестовоздвиженский. Когда-то у меня были выставки, и
работы мои покупали…
– Точно, – подтвердила Катя, – помню такую
фамилию! Кажется, ты участвовал в выставке в Манеже…
– Ну да, было такое… – художник тяжело
вздохнул. – А потом мода изменилась, и мои работы перестали покупать.
Борис болезненно поморщился, потрогал свою голову и
удивленно уставился на перемазанную кровью руку.
– М-да… – протянул он, и продолжил свой рассказ:
– Покупать мои работы перестали, а деньги-то нужны… я
сам человек неприхотливый, мне много не надо, но моя жена…
– Ты женат? – удивленно переспросила Ирина, окинув
художника недоверчивым взглядом. По ее представлениям, ни одна уважающая себя
женщина не запустила бы мужа до такой степени и не выпустила бы его из дому в
таком затрапезном наряде. Впрочем, тут же подумала она, может быть, это
богемная особа вроде Катьки… та и сама-то ходит черт знает в чем…
– Был женат, – рассеял Борис ее сомнения, –
мы с женой давно развелись, уже десять лет назад, но у нас двое детей, Витя и
Митя, и на них нужны деньги… сами знаете…
– А, ну понятно…
– Особенно на Митю, он одаренный мальчик, учится на
скрипке… всего семь лет, а уже большие успехи…
– Семь лет? – растерянно переспросила
Ирина, – Ты же сказал, что вы десять лет в разводе?
– Ну, в разводе, – Борис пожал плечами, –
мало ли что в разводе? Разводились долго, то и дело встречались… ну, Митя и
родился…
– Ладно, это меня не касается. Ты переходи ближе к
делу!
– Ну да, ну да… – Борис опять болезненно
поморщился и продолжил.
– Как мои работы покупать перестали, сел я на улице
портреты рисовать. Хоть по фотографии, хоть с натуры. Работа, конечно, не
сахар, в любую погоду на улице торчишь, но что делать? Только заработок,
конечно, неважный, не разгуляешься. На хлеб да на водку хватало, а на детей
ничего не оставалось. Жена моя бывшая скандал за скандалом закатывала… –
Борис снова скривился, то ли от неприятных воспоминаний, то ли от боли в
разбитой голове.
– Что делать? Несколько раз пытался я через старых
знакомых к какой-нибудь денежной халтуре пристроиться. Ну, раньше-то художнику
просто было на коньячок подзаработать: сколько одних только генеральных
секретарей и членов политбюро нарисовать нужно было! Всем работы хватало! А как
самому главному новый орден давали – это вообще лафа! На каждом портрете
звездочку пририсовать – работы на полчаса, а деньги хорошие!
Глаза Бориса радостно засияли от приятных воспоминаний, он
заметно оживился.
– Ты на звездочки не отвлекайся! – остановила его
Ирина. – Ближе к делу!
– Ну да, ну да… сейчас, конечно, к начальству не
подберешься, там такие зубры окопались… простому смертному нечего и соваться,
голову оторвут. Ну, я попытался к кому-нибудь из олигархов пристроиться, нашел
одного, помельче, еще не охваченного, как он сам себя называл – король
картонной тары и упаковки. Договорился уже о портрете, нужно было его
изобразить на фоне огромной коробки кефира. Только приехал я к нему в особняк
на сеанс – а его в машине взорвали, вместе с охраной, то ли конкуренты, то ли
наследники, то ли те и другие вместе. Я думаю – хорошо, в той машине не сидел!
А то соскребали бы меня вместе с его охранниками с окрестных зданий, как краску
со старого холста. И решил с олигархами не связываться, себе дороже! Деньги,
конечно, нужны, но жизнь, как известно, дается человеку один раз, и прожить ее
лучше так, чтобы не было мучительно больно.
Борис перевел дыхание, потер разбитую голову, пристроился
поудобнее и продолжил:
– Нашел было одну хорошую халтуру. Одна богатая
северная автономия купила в Петербурге дом для своего представительства. Ну,
понятное дело, понадобилось им в конференц-зале стены расписать: олени, собаки,
чумы и всякая такая северная экзотика. Мы с одним приятелем подрядились,
намалевали штук двести оленей, очень, между прочим, постарались, а тут скандал
случился – представитель этой самой автономии оказался мошенником и скрылся
где-то в Африке со всеми деньгами. В том числе и с теми, что на отделку здания предназначались.
Ну, понятное дело, нам ни гроша не заплатили. Еще и привлекли в качестве
свидетелей. Хорошо хоть никаких обвинений не предъявили. Потом новый
представитель даже заплатить предлагал, но только натурой, оленями. А что я
буду здесь с этими оленями делать? Ну, покрутился я и вернулся на панель.
– Это в каком смысле? – удивилась Ирина.
– В самом прямом смысле, портреты прохожих рисовать.
Можно по фотографии, можно с натуры. «Девушка, всего пятнадцать минут – и вы
будете запечатлены на века…» Некоторые собачек или котов заказывали…
Борис тяжело вздохнул.
– Болтался я так несколько лет, как цветок в проруби,
пока не познакомился с Оксаной. Принес ей в галерею свои работы, думал, может,
что – нибудь возьмет, хоть по дешевке. Она на холсты мои поглядела, говорит, на
это сейчас спроса нет и в ближайшие двести лет не предвидится. Я уже хотел
уйти, а Оксана дверь кабинета закрыла и сделала мне предложение. Чтобы сидел я
где-нибудь в тихом месте и малевал по ее заказу пейзажики и натюрмортики под
чужой фамилией.
Художник тяжело вздохнул.
– Сначала я отказался, речь произнес в том духе, что я
творец, художник, как говорится, с большой буквы… а потом вспомнил про детей,
про Митеньку… какой он талантливый… подумал, что мне жена бывшая скажет и с
каким выражением, и согласился. Оксана, наверное, нисколько в согласии моем не
сомневалась, разбирается она в людях…
«Оно-то может и так, – переглянулись Ирина с
Катей, – да только не разобралась она в том злодее, что ее убил…»
