ЭЛЬЗА. Все и сбылось… Ладно… Я пойду. Я наблюла…
КРЮКОВ. Что сделала?
ЭЛЬЗА. Наблюла… Наблюдение сделала. В нашей стране интернационал давно не действителен. Кто был никем – тот станет всем. Это песня полудурков. Был никем – никем и сдохнешь. Был всем – всем и останешься. Я в трех институтах училась, а все равно кончаю домработницей. Потому что у меня старт от родительской блевотины, которую я мыла-отмывала. А ты с фугасом, ты стиляга, ты с деньгой как начал – так и полный вперед… Замечательная страна. Родился. Посмотрел на себя в зеркало и живи, какой есть.
КРЮКОВ. Наблюла так наблюла… Хочешь, разобью в два счета.
ЭЛЬЗА. Устала. И потом я права. Мне собственный пример – самый убедительный… И твой… (Идет к двери. Крюков идет ей наперерез.)
КРЮКОВ. Что-то давно ты не звала в гости…
ЭЛЬЗА. Тебе мало? Тебе не хватает? Ты ведь уже переел… Всего…
КРЮКОВ (обнимая ее). Мало… Не хватает… По правилам тебе бы быть моей женой… У меня с тобой все тесемочки развязываются… Я делаюсь легкий, простой…
ЭЛЬЗА. Доступный народу…
КРЮКОВ. Ты язвишь, а мне не больно… А от Ольги даже комплименты неудобные…
ЭЛЬЗА (кивает на систему). Я никогда не знаю, фурычит она или не фурычит…
КРЮКОВ. Не фурычит. Нет еще огонька.
Эльза идет к двери. Сумка тяжелая.
КРЮКОВ. Каждый день сумки прешь, прешь… Вот возьму сейчас и проверю.
ЭЛЬЗА (остановилась). Валяй…
КРЮКОВ (подошел к ней, снова обнял). Мне что, жалко? Носи! (Снимает с нее плащ, бросает на кресло. Ощупывает ее, как инвентаризирует.) Не пущу! Не бросай меня одного… Мне сегодня тошно.
ЭЛЬЗА. Тебя тошнит уже две недели… Что я, слепая?
КРЮКОВ. Неужели заметно?
ЭЛЬЗА. Весьма…
КРЮКОВ. Тем более не уходи…
ЭЛЬЗА. Уже одиннадцать… Давай тогда быстрей.
На ходу расстегиваясь, она уходит в недра квартиры. Крюков, пощелкивая подтяжками, идет следом. Потом подходит к двери и резко ее распахивает. Никого.
КРЮКОВ. Никого.
Выглянул, прислушался. Аккуратно, на все замки и цепочки запер двери. Погасил верхний свет. В проеме раздетая Эльза.
ЭЛЬЗА. Знаешь, или – или…
Уходят оба в глубину квартиры. Несколько секунд гнетуще тихо. Потом сразу крики и стук. Кто-то ломится и не может попасть в квартиру. Один поворот ключа, другой, третий. Одновременно слышится плач. Плач становится громче, потом звонок в дверь и стук кулаком, ногой. Полуголая Эльза пробегает через холл из одной арки в другую. Крюков, застегиваясь на ходу, идет открывать дверь. Спотыкается о сумку, стоящую на полу. Отшвыривает ее ногой. Прихрамывая, открывает дверь. Врывается Настя, зареванная, растерянная. С ногами прыгает в кресло, где лежит плащ Эльзы. Сжимается в комок и стонет.
КРЮКОВ (абсолютно спокойно). Что случилось?
НАСТЯ (рыдает, трясется). Собака… Трамвай собаку… Собаку… Такой щеночек… Выпусти его! О-о-о-о! Убить ее, гадину! Убить мало! Выпусти его!
КРЮКОВ. Кого?
НАСТЯ. Эту! Ну?! Водительницу. Бабища проклятая! Быдло лимитное! Ее бы детей – да по ним! Сволота-а-а… Да выпусти деда!
Из глубины квартиры выходит Эльза. Она уже в порядке. Видит, как толчется на ее плаще Настя. Начинает тащить его из-под нее.
ЭЛЬЗА. Ну, подыми задницу! Подыми!
НАСТЯ (она никого не видит). Вот если бы ее детей… А у нас – что? У нас собака – не человек? Собаку дави!
ЭЛЬЗА. Отдай плащ, дура!
НАСТЯ. Поехала морда, и хоть бы что! А когда я закричала, так эти пенсы меня же и в милицию!
Эльза наконец выдернула из-под нее плащ, мятый, грязный.
ЭЛЬЗА. Собаку ей жалко! Ты посмотри, что ты с плащом сделала? (Тут она замирает и начинает тянуть носом. Просто по-собачьи вынюхивает.) Чем пахнет? Чем пахнет? (Увидела лежащую на боку сумку. Кинулась к ней. Под сумкой лужа.) Боже мой! Это же французский коньяк!
КРЮКОВ. Да ну! Какой же именно?
Эльза, схватив плащ, сумку, уходит в квартиру. Крюков становится в лужу и топчется в ней.
КРЮКОВ. Так я не пивал. А что? Если босиком… Если хорошенько пошлепать… На подошве полно рецепторов, ведущих прямехонько в мозг… (Насте.) Я скажу, чтоб ее наказали… Водительницу… Наш маршрут? Ну и успокойся… Скажу честно. Мне тоже собак больше жалко, чем людей…
НАСТЯ (как ребенок). Папочка! Папочка! Они же не понимают! Они же беззащитные! Папочка! Папочка!
Крюков садится рядом, обнимает ее. Укачивает, как маленькую.
КРЮКОВ. Дурочка ты моя! Замуж пора, а все папочка, папочка… Надо, Анастасия, быть крепче духом… Я не всегда могу оказаться рядом…
НАСТЯ. Нет, всегда!
КРЮКОВ. Мало ли что…
НАСТЯ. Не говори! Не говори! Не говори! Фи! Воняет спиртом!
КРЮКОВ (вдыхая). Не разбираешься, детка… Это повыше!
Эльза пришла с тряпкой протирать пол. Она в другом плаще, серебристо-сиреневом, и таком же берете.
ЭЛЬЗА. Извините, с вас сорок пять рублей…
КРЮКОВ (не понимая). С меня?
ЭЛЬЗА. Извините, конечно… Но Настя свидетель…
КРЮКОВ. Свидетель чего?
ЭЛЬЗА. Вы толкнули сумку, в ней был коньяк. Брату, на юбилей…
НАСТЯ. Папуля! Ну как ты мог?
КРЮКОВ (склочно). А ну показывай сумку! Я тоже хочу быть свидетелем!
Эльза выносит пустую сумку и осколки бутылки на совке.
КРЮКОВ (кричит). Сумка была неподъемная! Что в ней было? Что?
ЭЛЬЗА (тихо). В ней была бутылка коньяка за сорок пять рублей.
НАСТЯ. Папа!
ЭЛЬЗА. Мне вашего не надо. Но сорок пять отдайте тут же!
КРЮКОВ. Я где наш коньяк? Я хочу проверить наш коньяк!
Открывает бар. Там видимо-невидимо коньяка и прочих напитков. Набито до отказа. Крюков закрывает дверцу.
КРЮКОВ. Если продукт не считан, это вовсе не значит… Если тебе доверие, то не значит, что надо хапать…
ЭЛЬЗА (склочно). Уже скоро двенадцать, а я все еще у вас на работе!
НАСТЯ. Папа! Она права! Так стыдно… Она за нами убирает! А ты еще бьешь ее бутылки!
КРЮКОВ (саркастически). Я! Бью! Ее! Бутылки!
Достает из кармана 50 рублей.
На!
ЭЛЬЗА (с достоинством). Спасибо…
